Полагаю, однако, что удаление в то время Н.А. Милютина было счастливым событием, хотя очень жаль, что во главе Министерства внутренних дел очутился такой пустой и ничтожный фразер, как Валуев. Милютин, закусив удила в борьбе, продолжал бы действовать в усвоенном им направлении, и Бог знает, какими отразилось бы это последствиями.
Чрез несколько времени вызвали его в Петербург и сделали главным руководителем нашей политики по польскому вопросу. Тут не служила помехой и демократическая его закваска. Он тотчас же понял, что удары должны быть направлены на исконного нашего врага -- польское дворянство, действовавшее в союзе с католическим духовенством, и что необходимо привлечь симпатии к России крестьянского сословия, для которого не сделано было ничего с тех пор, как утвердилось в крае русское владычество.
К чести Дмитрия Алексеевича надо сказать, что и он никогда не колебался в польском вопросе.
Считаю не лишним привести здесь рассказ его, тогда же в точности записанный мною:
"Барятинский, -- говорил мне Дмитрий Алексеевич, -- всегда пленялся славой государственного человека и считал себя призванным решать самые важные вопросы.
Ум его, хотя и не глубокий, необычайно плодовит, и ему ничего не стоит в фантазии пересоздавать судьбы всей Европы. Соображения свои он основывает преимущественно на оценке характера разных высокопоставленных особ, их взаимных отношениях, их симпатиях и антипатиях, на придворных интересах, -- все это он знает до мельчайших подробностей. Еще вскоре по восшествии на престол Александра Николаевича, когда я занимал должность начальника штаба на Кавказе, он часто говорил мне, что страшится за судьбы России, что безурядица у нас ужасная, что авторитет в правительстве, обществе, в науке совершенно поколеблен и что все идет к анархии.
Неизвестно, откуда он почерпал эти сведения, но многое из них впоследствии оправдалось, а мне казалось тогда преувеличенным или даже вовсе лишенным основания.
Признаюсь, я считал мрачные его предсказания не более как плодом необузданной его фантазии. Между прочим уже тогда сильно тревожил его польский вопрос, хотя поляки сидели смирно и воздерживались от всяких демонстраций. Мне казалось, что это народ окончательно подавленный, от которого нельзя нам ожидать никаких невзгод, -- напротив, Барятинский был другого мнения и утверждал, что со дня на день может вспыхнуть в Польше страшный бунт.
Странное дело, для предотвращения этой опасности он видел только одно надежное средство -- совсем отказаться от Польши, предоставить ей полную автономию. Когда я был назначен товарищем военного министра и уезжал с Кавказа, то Барятинский поручил мне подробно изложить государю все его опасения относительно положения дел как в России, так и в Царстве Польском; я выразил было согласие, но потом у меня не хватило для этого духа, ибо мне показалось крайне неловким тотчас по приезде в Петербург заговорить с государем, которого я знал очень мало, о столь щекотливом деле, тем более что, сообщая ему соображения Барятинского, я вынужден был бы оговориться, что не считаю их основательными. Но, пожив в Петербурге, я все более убеждался, что в словах Барятинского было много правды; всеобщая разладица и брожение умов принимали невероятные размеры, а когда начались польские смуты, то все чаще припоминались мне беседы с моим бывшим начальником, и не скрываю, что в первое время я находился под их обаянием; и мне казалось, что никакие меры, принимаемые нами, не приведут к цели, что благоразумнее всего было бы для нас совсем бросить Польшу.
Но среди этих колебаний один человек оставался непреклонным от начала до конца, -- то был государь. Сколько раз, когда заходила речь о Польше, приходилось мне слышать от него слова: "C'est un triste heritage qui m'a etelegue par mon oncle, mais je ne m'en desisterai jamais" [Печальное наследство оставлено мне моим дядей, но я не откажусь от него (фр.)].
He стану касаться в этих беглых заметках вопроса о том, что сделано было Николаем Алексеевичем для Привислянского края. Будущий историк оценит по достоинству его громадные заслуги. Замечу здесь только, что эта деятельность отразилась благотворно на нем самом, расширила его кругозор и заставила его отказаться от многих из его прежних увлечений.
Свободное копирование
