авторов

1427
 

событий

194062
Регистрация Забыли пароль?
Мемуарист » Авторы » Eugeny_Feoktistov » За кулисами политики и литературы - 15

За кулисами политики и литературы - 15

20.12.1857
Париж, Франция, Франция

Орлов жил в Париже в двух шагах от меня, и кроме того, что мы часто видались у Трубецких, я заходил к нему рано по утрам, когда можно было застать его одного дома. Он делился со мной известиями, которые получал от петербургских своих приятелей. Одним из постоянных его корреспондентов был А.В. Головнин, которому предсказывал он важную роль в будущем. Тут не требовалось, впрочем, большой проницательности, потому что Головнин был близок к в. к. Константину Николаевичу, а Орлов знал, каким влиянием пользовался великий князь в описываемое время. Упомяну, между прочим, и о другом его предсказании. Однажды мы были с ним вечером у князя Вл. Львова. Этот вечер мне особенно памятен. Только что собрались гости, и князь Н.И. Трубецкой, вытащив из кармана довольно объемистую тетрадь, приготовлялся преподнести им трактат о вернейших средствах улучшить наши финансы, как вошел в гостиную наш священник в Париже о. Васильев и сообщил известие о только что совершившемся покушении Орсини на жизнь императора Наполеона. Начались толки об этом событии; трактат, к счастию для нас, был отложен в сторону, а несколько позднее Орлов предложил мне отправиться на бульвары к зданию Оперы, посмотреть, что там происходит. Картина была замечательная. От улицы Lepelletier на бульваре и по улице де la Paix стояли по обеим сторонам, на тротуарах, непроходимые толпы народа; самые улицы были совершенно чисты, полиция не дозволяла даже переходить с одной стороны на другую; несмотря на многолюдство царила мертвая тишина; не слышалось даже разговоров; что-то крайне натянутое, тревожное носилось в воздухе... Около 11 часов проскакал от Оперы отряд жандармов, а затем показалась карета императора в сопровождении конвоя, и тут раздались такие приветственные клики или лучше сказать вопли, как будто мы очутились в Москве на Красной площади и видели пред собой императора Николая Павловича. Но воспоминание о нашей прогулке отвлекло меня от того, что сказал мне Н.А. Орлов на вечере у Львова. В числе гостей находился там высокий белокурый, еще почти молодой человек, которого до тех пор нигде я не встречал. "Вот один из моих приятелей, -- заметил Орлов, -- который не нынче-завтра может сделаться министром". То был Рейтерн.

"Ведь князь Орлов умен", -- говорил мне в то время И.С. Тургенев, а чрез несколько лет после того выражался он о нем как о весьма ограниченном и даже пустом человеке. Где же правда? Был умен Орлов или нет? Как ни покажется это странным, я полагаю, отвечать на этот вопрос надо таким образом, что вначале он действительно был не лишен ума, а затем постепенно умственные его способности видимо слабели. Обыкновенно люди с годами умнеют, с Орловым же случилось, видимо, наоборот. Объясняется это различными причинами и прежде всего его раной: она жестоко его мучила и по временам еще выходили у него из головы осколки величиной с мелкую дробь; одного глаза он лишился вовсе, а другим владел так плохо, что вынужден был почти вовсе отказаться от чтения; ему трудно было даже прочесть небольшое письмо, и помогал ему в этом его камердинер. Я убежден, что с течением времени рана обнаружила на его умственные способности гибельное влияние; не то чтобы она вовсе притупила их, но всякое сколько-нибудь продолжительное напряжение мысли становилось ему не по силам, он не мог ни на чем сосредоточиться; даже простой разговор, если отличался он сколько-нибудь серьезным характером, заметно его утомлял; он как-то перебегал от одного предмета к другому, скользил по ним. В характере его было много привлекательных черт. Никому не приходило в голову отрицать, что это был человек в высшей степени честный, чуждый каких бы то ни было низких и корыстных побуждений. В нем не проглядывало и тени кичливости своею знатностью и богатством; всегда приветливый, отличавшийся крайнею простотой в обращении, он готов был каждому оказать услугу. При всем том странностями своих поступков и своего образа мыслей он приводил многих в изумление. Не давала ему покоя какая-то ненасытная жажда популярности; расположить в свою пользу всех и каждого -- поляков, немцев, нигилистов и консерваторов, высших и низших -- вот чего никогда не упускал он из виду, и для чего это делалось? Не под влиянием ли того чувства, которое заставило сыновей Я.И. Ростовцева присоединиться к либеральному лагерю? Едва ли, потому что Орлов никогда не порывал близких связей -- и не думал скрывать этого -- с людьми, которые относились крайне враждебно к нашему либерализму шестидесятых годов. Руководил ли им какой-нибудь расчет? Трудно допустить это, потому что, кажется, он ничего не домогался, ни к чему не стремился, ибо знал, что дипломатическая его карьера обеспечена, а занять какой-нибудь видный пост в России он не мог по состоянию своего здоровья, не переносившего нашего климата. Вернее предположить, что он сам не отдавал себе ясного отчета в своих поступках. Когда в 1863 году вспыхнул польский мятеж, все симпатии Орлова были на стороне поляков; он проливал слезы об их страданиях, вопил против Каткова и национальной партии, не давал покоя М.Н. Муравьеву своими ходатайствами за инсургентов, а о реформах, предпринятых в Царстве Польском после подавления бунта, отзывался с ожесточением. Об истории Польши, об отношениях ее к России, о современном ее состоянии имел он весьма смутное понятие и, говоря о ней, пробавлялся анекдотами. "В начале пятидесятых годов, -- рассказывал он мне, -- сопровождал я мою матушку за границу; ехали мы на Варшаву, и матушка, которая терпеть не может никаких торжественных приемов, сильно опасалась, что Паскевич устроит ей что-нибудь подобное. Так и случилось. При въезде в город нас встретил полицеймейстер, в назначенном для нас доме ждали нас комендант и один из адъютантов фельдмаршала, вся прислуга была в придворной ливрее. Чрез несколько минут приехал и сам Паскевич. Матушка стала ему выговаривать. "Ах, Боже мой, -- воскликнул он, -- стоит ли об этом толковать! Предположите, что я приехал бы к вам в деревню, ведь вы, вероятно, захотели бы оказать мне радушный прием; могу ли же я поступить иначе, принимая вас у себя?". Вот как смотрели нас, -- прибавлял Орлов, -- на целую страну; Паскевич управлял ею как бы на крепостном праве", -- и из этого собеседник мой выводил заключение, что нельзя винить поляков, если они еще раз попытались возобновить свою вековую распрю с Россией. В самый разгар мятежа князь Орлов, без ведома государя и Министерства иностранных дел, решился принять участие в вопросе о дальнейшей судьбе Привислянского края, ездил в Варшаву для переговоров с великим князем Константином Николаевичем и вел переговоры с императором Наполеоном. Об этом последнем эпизоде он сообщил мне потом несколько любопытных подробностей: по словам его, сам Наполеон пожелал с ним видеться, свидание должно было происходить в глубочайшей тайне; Орлову, нарочно приехавшему из Брюсселя в Париж, было сказано, чтобы в назначенный день, поздно вечером, он вышел из гостиницы и сел бы в первый извозчичий фиакр, который найдет близ подъезда; извозчик, подставленный агентами, даже не спросил, куда надо везти его, а прямо направился к Тюльерийскому дворцу. Все эти бестолковые и компрометировавшие наше правительство поступки сильно раздражали государя против Орлова; от Н.А. Милютина слышал я (в 1865 году), что ему случилось при докладе сослаться на какой-то разговор свой с Орловым (находившимся тогда в Петербурге) о польских делах. "А ты считаешь возможным, -- заметил государь, -- беседовать с ним о серьезных вопросах?" При этом он отозвался очень строго и о действиях его в минувшую войну, очевидно возлагая на него главную вину за нашу тяжкую неудачу под Силистрийским укреплением. "В сущности, -- сказал он, -- следовало бы предать его военному суду, а покойный батюшка пожаловал ему Георгиевский крест".

Опубликовано 14.06.2021 в 16:31
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Юридическая информация
Условия размещения рекламы
Поделиться: