Записки человека - 13

 Мой отец был доверенным лицом Сербина, как человек умный и притом опытный законник, к помощи которого нередко случалось и родным, и неродным прибегать в делах. Меня же любил дед больше других внуков за то, что я хорошо учился в гимназии (Рязанской) и по окончании в ней курса поступил в Московский университет. Кроме приездов к нему с родными я гащивал у него и один. В эти побывки я насмотрелся на его образ жизни. Меня в особенности удивляла его бодрая деятельность, которою вовсе не отличалось большинство помещиков. Он целый день был занят, несмотря на свои с лишком шестьдесят лет. Вставал .он летом часа в четыре или в пять и тотчас пил чай, зеленый, по совету доктора, а не черный. Затем, в эпоху его пристрастия к птицам, начиналась чистка клеток и закладыванье корма. Прочитав потом новополученный нумер "Московских ведомостей" или какую-нибудь статью журнала, он то отправлялся на пчельник, то ездил осматривать поля. В двенадцать часов был обед, очень вкусный и сытный. Во время обеда почти за каждым сидящим стоял особый слуга с тарелкою в левой руке, чтобы при новом блюде тотчас же поставить на место прежней чистую. Прислуга большею частию состояла из людей взрослых, даже пожилых. Она не отличалась особенною чистотой и опрятностью, при тогдашнем обычае нюхать табак и редко бриться. Зато она вся была грамотная. Дед сам обучал некоторых и поставил им в непременную обязанность выучить и своих детей чтению и письму. Буфетчик записывал расход, староста вечером подавал записку о полевых работах, даже повар получал иногда письменные заказы обедов. Орфографии, конечно, не требовалось, но пропуск слога или буквы не оставался без строгого замечания. Дед тотчас заставлял провинившегося сложить не вполне написанное слово, как это однажды случилось при мне с именем "Серей" (вместо Сергей). А провинившемуся, уже отцу семейства, было с лишком сорок пять лет. За обедом следовал самый короткий отдых: дед не спал, а скорее дремал с полчаса и выходил из спальни освеженный, иногда еще в лучшем расположении духа, чем до обеда. Тогда-то он угощал себя или гостей музыкой. Домашний оркестр состоял из тех же самых дворовых, что служили за столом. Дед сам учил их и всегда играл на первой скрипке. Доморощенные музыканты не походили на крыловских, хотя они и не пьянствовали[1]. Дед любил се-риозную музыку, особенно квартеты Моцарта. Насколько верно и искусно исполнялись они, не могу судить; но знаю только, что мой слух и чувство находили игру стройною и приятною. В иные дни, после обеденного отдыха, дед чертил ульи, мельничные колеса и хозяйственные орудия, вычисляя их размеры. В пять часов подавался полдник, то есть творог, сливки, ягоды. Дед находил, что летом полезнее есть чаще, но понемногу. До чаю дед любил говорить со мной о моем учении, интересуясь преимущественно уроками математики и истории, о книгах, которые давал мне из своей библиотеки, о новостях, вычитанных им в журналах. Говорил он всегда дельно, умно и часто остроумно, хотя по временам заикался. В семь часов пили чай, после чего дед играл с гостем или проживавшим у него для компании бедным дворянином на биллиарде, в шахматы, в шашки. В девять часов ужинали и ложились спать. Ранний отход ко сну и раннее вставанье, регулярное распределение времени, осмотрительный образ жизни наделили деда отличным здоровьем, которое, при врожденном крепком его сложении, обещало ему еще долгие и долгие годы.