Из далекого прошлого - 80

"<Вологда,> 23 сентября <1868 года>

   Друг Людя. Пожалуйста, дай моему письму такую же важность, как я ему даю.

   Ты знаешь по личному опыту, что значит писать как в яму, не получая никаких известий. Подобная история повторяется со мною в сей момент. Григорий Евлампиевич нем, как рыба, я в таком безденежье, что через месяц приходится закладывать или продавать вещи.

   Выручи меня из беды, и вот каким образом: если источник моих доходов прекратился, то устрой мне какое-нибудь получение и вышли немедленно деньги, но чтобы я мог их заработать и. чтобы заблаговременно я мог перестроить свою жизнь по новому размеру.

   Мне кажется, что от тревоги я сойду наконец с ума".

"<Вологда,> 3 октября <1868 года>

   Друг Людя. К Благосветлову я пишу вместе с сим. Нужно улаживать дело. Если ты бываешь у Благосветлова, то поезжай, ибо письмо уже у него.

   Михаил Федорович Негрескуло живет в деревне, в Лужском уезде. Имей это в виду и узнай, когда Негрескуло приедет в Петербург.

   Жить в Вологде становится трудно, но как вырваться? Принимаю твой совет и пишу письма. Но все ли их переслать по почте или некоторые ты возьмешься представить лично? Ответь мне с первой почтой. Будешь ли действовать через Суворову?

   Однако не обрадовали мы друг друга письмами, которыми только что обменялись. Мое от 23, а твое от 28 построены на одном камертоне. Я уже приходил в отчаяние. Но наконец-то со вчерашней почтой получил письмо от Благосветлова и деньги".

"<Вологда,> 10 октября <1868 года>

   Никогда мне не была так тяжела ссылка, как нынче. Я потерял почву. Смотрю мрачно и безнадежно на будущее, и является апатия к настоящему.

   Странное дело. Не получая от Благосветлова ответа на свои десять писем, я писал наконец к Шульгину и Ткачеву. Не получили ли они моих писем или не хотят ответить?"

"<Вологда,> 18 ноября <1868 года>

   А уж как болит у меня сердце ожиданием. А все эта противная обольстительная надежда подсказывает какую-то перемену. Перемена мне эта необходима, я это чувствую как нельзя больше. С ума, конечно, не сойду, но впаду в апатию. Кстати о сумасшествии: 26 октября умер Гризингер в Берлине после продолжительной болезни на пятьдесят втором году жизни.

   Заедает меня безденежье. Никогда еще я не был так беден, как в нынешнем году. Правда, у меня двадцать пять рублей расходов в месяц на других. Да нельзя иначе.

   Не видишь ли ты Ткачева? Я писал к нему. Он не отвечает. Письмо он получил. Мне это обидно".

"<Вологда,> 9 декабря <1868 года>

   Друг Людя. Я никогда не находился в таком позорном и унизительном положении, как нынче. Последние сто рублей мне высланы 9 октября. Я задолжал кругом.

   Теперь у меня налицо ровно два рубля. Через три дня они выйдут, и мне даже занять не у кого. Придется обратиться к ростовщикам и заложить часы.

   Я писал и телеграфировал. На письмо не отвечают, на телеграмму от 1 декабря получил 3 декабря ответ: "На днях получите деньги и подробное письмо. Извините. Продумайте для первой книжки получше что-нибудь". Слышишь-- продумайте. Да я только и думаю о том, что мне делать. Две недели ровно не могу ни читать, ни писать. Мысли не там. Я никогда не лгал, а теперь учиться лгать поздно. Если я пишу Благосветлову, что его письма действуют на меня хорошо, то пишу это не для красного словца. Пишешь точно в пропасть. И такая история второй раз в нынешнем году! Пишу к Ткачеву, тоже молчит. Я ужасно озлился на Ткачева. Ответ о деньгах -- когда посланы и сколько -- мне нужен по телеграфу. Может быть, у тебя найдется рубль. Если нет -- попроси Благосветлова, если по расчету, времени высланные мне деньги до меня еще не дошли: почта идет четыре дня.

   Был я у Мерклина. Советует не проситься в Ярославль, а в поволжские города, начиная от Казани -- вниз. Говорит, что непременно нужно хлопотать, иначе и умрешь в Вологде. Если мои дела пойдут как теперь, то я долго тянуть не стану. Такая жизнь невыносима. Я никогда не задумывался и не был рассеян, а теперь стал.

   Отказ в переводе при безденежье и полном невнимании ко мне людей, с которыми я имею дела, прогнал даже мой сон. Я прежде спал, как сурок, теперь же ворочаюсь с боку на бок часов до двух, до трех. Хуже жизни не было".

<"Вологда,> 20 декабря <1868 года>

   К рождеству мне нужно непременно отдать остальные долги, да и праздники требуют исключительных расходов.

   Если ты найдешь возможность, объясни Благосветлову, не раздражая его, мои личные свойства: мне бы хотелось, чтобы он знал, что я никогда не лгу и не пишу того, чего нет или чего не думаю; что точность и верность слову считаю одной из первых добродетелей: что я педант в своих требованиях; что в ссылке жить скверно, что в Вологде у меня нет ни одного человека из денежных, к кому бы я мог обратиться, а к кому могу обратиться, у тех нет денег. Что по совокупности всех этих обстоятельств я и не приищу названия для того вожения за нос, которое позволял себе со мною Григорий Евлампиевич. Что я бы просил его на будущее время действовать со мною открыто и прямо. Ну, нет денег, так и напиши. Зачем прятаться в дыру или финтить? И так тошно жить, а тут еще мучат и свои, нехорошо.

   Потом, он пригласил меня писать "Внутреннее обозрение". Я послал две статьи, а он не поместил ни одной. Что же это значит? Так шутить нельзя. Нельзя заставлять работать на ветер. Наконец, мне хотелось бы знать, что получают остальные сотрудники за лист".