Кончились наши чисто детские работы. Спали с нас и разовые поручения «съезди туда», «привези то», «смотайся на…». Подходила осень, началась школа.
Иду как–то из школы, а навстречу мне катит фургон, запряженный постоянной парой Голожопкой и Васенихой – Шура Свалов везёт на городской элеватор мешки с зерном. Остановил он фургон, я подошёл к Голожопке, погладил её. Подумалось, что и она хочет мне что–то сказать. Шура и говорит: «Поехали со мной!» Мог ли я не согласиться? Запрыгнул на мешки и мы поехали – вдвоём–то веселее. У меня соображение детское, а он намного ли старше. Кто из нас подумал о маме? А что пережила мамочка, которой и так доставалось со всех сторон? Пропал сын, не вернулся из школы. На элеваторе очередь, как в мавзолей. Среди ночи сдали зерно, приехали в Стрехнино. Прихожу, стучусь в избу. Мама из–за двери отвечает: «У нас все дома». И ушла. Стоял, стоял, пошёл к поленнице, забился в пустое место и заснул. Через некоторое время (материнское сердце не камень) вышла мама за сыночком, а его нет. Где делся? Что надумал? Звала, звала, искала, искала. Нет сына. Наконец–то нашла. Взяла верёвку и уж досталось мне «от души». Но больше всего запомнились её рыдания. Бедная мамочка! Будто бы мало горя на неё свалилось, так ещё и родной сыночек добавлял соли на открытые раны.
Осень. Наконец–то, в домах появился хлеб. С вечера замешивают тесто, добавляют опару и ставят квашню в тёплое место. Хлеб должен подойти, созреть. Утром особенно жарко топят большую русскую печь, занимающую добрую часть избы. Когда хлебная квашня «поспела», выгребают из печи уголь (пригодится для самовара), сгребают в сторонку золу, тщательно подметают под, и на капустных листках сажают деревянной лопатой будущие булки в печь. Осталась последняя операция – дождаться, когда ковриги пропекутся. Горячего хлеба тебе не дадут, жди, когда он остынет. Остыл. Теперь можно ароматно пахнущую желанную корочку отрезать и – в рот. Хрустит, во рту крошится, легко жуётся. Кажется, что вкуснее и сытнее хлеба нет на свете ничего. Простой ржаной хлеб казался нам лакомством, и мы с наслаждением уминали ломти даже без всяких добавок (масла, сметаны и другого). А ещё, если и с молоком, то это можно было считать пиром. Большим праздником был для нас забой скотины. Хоть у нашей хозяйки, хоть у её родителей. Только шкуру (даже свиньи) необходимо было сдавать государству, а вся остальная туша шла в пищу. Тут нам, детворе, доставалось много вкусного. Помнятся отелы коровы. Первое молоко («молозиво»), доставалось почему–то нам. Коричневатое, жирное и его есть можно было вволю.
Особенно запомнился ритуал заготовки пельменей. Правда, это позже, когда уже наступят настоящие морозы. Вечером собирались в одной избе несколько подружек и брались за дело. Кто готовил фарш, кто раскатывал тесто, кто уже лепил готовые пельмешки. Мы, малышня, как правило, забирались на полати, с которых и видно, и на которых слышно всё, что происходило внизу. А наши мамы во время работы делились своими горестями и чаяниями. Кто получил письмо с фронта, делился сообщениями, другая горюет, что никак известий не дождётся, а кто и оплакивал ранение мужа, родственника или, хуже того, похоронку. И рассказы, и сетования, и плач, и песни. Готовые пельмени укладывали на фанерные листы и выносили в сени, на мороз, где через некоторое время они становились твёрдыми, как камушки. Готовы! Теперь их ссыпать в мешок и поставить в угол сеней, чтоб не мешал на дороге. За вечер Дусе заготавливали по три мешка. Утром, распалив печь, она шла задать корм скотине, подоить корову. К её возвращению в избу вода в чугунке уже кипела. Миской зачерпнуть из мешка пельмени, высыпать их в чугунок и «через пять минут кипения после всплытия» блюдо готово. Следующим вечером шли к другой подруге и заготавливали пельмени ей. Так дружно, вперемешку с болью и слёзами, готовились знаменитые сибирские пельмени.
Запомнились и сибирские шаньги. Что такое шаньги? Говоря просто, это открытые пирожки. И с мясом, и с картошкой, и с морковкой, и с рыбой, и с капустой, и с грибами, и с творогом. Да с чем угодно. Всегда они были вкусными, всегда мы радовались шаньгам и ели охотно. На первое сибирячки готовили что–то среднее между супом, щами и борщём. Некогда им было заниматься кулинарными изысками. Утром положит в чугунок все «ингридиенты», поставит в печь и идёт в поле или на огород работать. В обеденный перерыв приходит домой, а в чугунке уже готово первое, оно же и второе блюдо. Ешь на здоровье! Набирайся сил для второй половины рабочего дня. Да ещё и для домашних хлопот, которых ежедневно тоже было вдосталь. Не баловали себя, да зачастую было и нечем. В военные годы раздолье было только лить слёзы. А во всём другом – постоянные нехватка, недостача и ограниченность.
Свободное копирование
