Алексей Константинов - судьба художника
Сейчас, через пятнадцать лет после смерти, Алексей Семенович Константинов – известный на Урале художник, чьи картины составляют гордость коллекции Нижнетагильского художественного музея (см. сайт «Коллекция. Некоммерческая организация Фонд поддержки и развития искусства» http://ural-collection.ru/index.php?bl=gallery_b&id_a=35). Для нас же, для меня и моей жены Маи Яковлевны Малышевой, он Леша, друг, сопереживание творческой судьбе которого составило важнейшую часть нашей жизни. С 1968 года, когда мы с ним познакомились, до 1998, когда его не стало. Поэтому эти воспоминания и наш долг перед ним, и попытка дополнить, а в чем-то и скорректировать, уже существующую (см. там же) его творческую биографию.
В 1968 году это был сорокалетний красавец: высокий, стройный, с черной смоляной шевелюрой, «мефистотельской» бородкой, на голове берет: короче, являл собой образ художественной богемы. Что явно выделяло его на фоне стандартизированной внешности жителей сурового, промышленного Нижнего Тагила. Так же выделялась и его живописная серия пейзажей «Конжаковский камень», которую мы увидели на городской выставке в Художественном музее. На фоне добротных реалистических картин – экспрессивные и в цветовом, и в пластическом решении , по сути, полуабстрактные работы, в которых исходный природный мотив подчинялся самоценной целостности композиции.
Мы с женой были молоды, активны и, пораженные работами художника, напросились в его мастерскую. Насчет «мастерской» -это явное преувеличение, так как располагалась она в каком-то полуразрушенном здании неподалеку от Художественного музея. Но зато внутри – пир цвета и свободы духа. По нашей наивности (и наглости) мы, помня советы Гертруды Стайн молодому Хемингуэю, что надо покупать картины у молодых и непризнанных, спросили: «можно ли купить одну из ваших работ?». При том, что в кармане были, по сути, гроши. Леша согласился. А вот дальше точно не помню. Не то он спросил, а сколько у нас денег (что скорее всего), не то сам назначил цену, короче, мы купили его пейзаж (который до сих пор украшает нашу квартиру) за совершенно смехотворную сумму, которая тогда же была истрачена Лешей на покупку водки и закуски. Чем мы и отметили «удачную сделку». Так началась наша дружба.
Леша приехал в Нижний Тагил в 1964 году после окончания Суриковского института. Столичная идейная и художественная жизнь периода «оттепели» рождала надежду на возможность социализма как свободного и человечного общества. В творчестве же – стимулировала освобождение от догматов сталинского «соц.реализма». Сам художник говорил, что во время учебы пропадал в Пушкинском музее в залах живописи ХХ века. С этим «запалом» он и приехал на Урал, в Нижний Тагил. Он был молод, полон творческого энтузиазма. Женился по любви на официантке ресторана «Северный Урал» - очень симпатичной пухленькой блондинке. Лида, его жена, стала верной подругой, верящей в его большое будущее как художника, чем поддерживала Лешу в трудные времена, которые ему еще предстояли.
Но в конце 60-х «застой» еще не наступил, еще сохранялась вера в социалистические идеалы, хотя и чувствовались уже симптомы «заморозков» ресталинизации. Что выразилось в гимнических по эмоциональному тону его монументальных росписях (см. на сайте «Коллекция» под №59), с одной стороны. С другой же – в драматическом характере образности станковых работ «Золотая осень (№ 12,13), «Семья. Северное сиянье»(№40), «Бухевальдский набат» (№66), «Весь мир насилья мы разрушим» (№3) и др.
Здесь необходим небольшой комментарий. Расположение репродукций картин А.С.Константинова на сайте «Коллекция» соответствует стилистическим и идеологическим симпатиям постсоветского времени. Но не соответствует идейной и художественной эволюции самого художника. Поэтому я вынужден упоминать его работы под номерами в этой «Коллекции». Более того, в угоду нынешней идеологии изменено название его работы: с «Весь мир насиЛЬЯ мы разрушим» на «Весь мир НАСИЛЬНО мы разрушим». Что не соответствует и первоначальному названию, и художественной образности данной работы.
В первой половине 70-х годов образный строй картин А.С.Константинова приобретает пронзительно трагический характер, выражая крах надежд на осуществление «оттепельных» идеалов его молодости. Смирительная рубашка на Черной женщине и вопль отчаянного протеста мужской фигуры на ее фоне («Родина моя»); оковы на руках Титана и змея, опутавшая его тело («Скованный Прометей»); монстр насилия над городом и семьей («Семья») – все это говорит о глубоком мировоззренческом кризисе, который пережил художник в данный период. (К сожалению, эти роботы в «Коллекции» не представлены. Репродукцию чрезвычайно сильной и принципиально важной картины «Родина моя» я поместил в своей книге «Х эссе о ХХ веке» в статье, посвященной творчеству художника).
Выход из кризиса к концу 70-х годов внешне выразился в отказе Алексея Константинова от жанра идейно-тематической картины, от выражения конкретного социально-актуального содержания, в создании только абстрактных композиций. О том, что это был именно «выход», говорит эмоциональная тональность его картин, становящаяся все более светлой, просветленной. В чем же вновь увидел художник опору и надежду? Скорее всего, в сыне. Об этом свидетельствует последний цикл композиций, названный им «Для Дениса». Можно сказать, что как художник, Алексей Константинов в своем творчестве выразил духовную драму своего поколения – поколения «шестидесятников».
Эта духовная эволюция получила свое воплощение в эволюции стилистической. Начинал А. Константинов скорее как реалист «сурового стиля» («Горные вершины» (№7), «Клятва» (№53) «Домна» №67), в чем его творчество отчасти перекликается с работами Андронова, Никонова, Смолиных того же периода. Отличие же в наибольшей степени проявилось в пейзажной серии «Конжаковский камень», где драматизм мироощущения получил воплощение в интенсивной экспрессии цвета, подчиняющей себе реальные формы конкретного пейзажа.
Трагизм мироощущения начала 70-х потребовал от художника еще более динамичной формы. Уже не только цвет, но и рисунок и композиция уходят от жизнеподобия. Художник деформирует пропорции изображенных фигур, композиция представляет собой уже не какую-то реальную сцену, а интенсивно заполненное пространство, подчиненное эмоционально-смысловой идее. То есть, фактически, на этом этапе А. Константинов стилистически эволюционирует в сторону экспрессионизма . К середине же 70-х годов он создает работы, близкие к абстрактному экспрессионизму (Автопортрет со знаменем (№1), «Шагающая» (№51).
Наконец, с начала 80-х годов устанавливается стилистика абстрактного геометризма, близкая стилистике советского авангарда начала 20х годов. На первый взгляд работы этого периода производят впечатление сугубо формальных, реализующих сугубо декоративно-эстетические задачи. И действительно, ритмизированная геометрия цветовых «кристаллов» завораживает сама по себе. Однако она не самодовлеюща, а одновременно служит эмоционально-содержательной сути картин. В работах 80-х годов – это эмоции драматического мировосприятия, еще связанные, хотя и предельно обобщенно, с конкретными образами и коллизиями жизни («Мститель» №30). В 90-х же работы Алексея Константинова представляют собой чистые абстракции, неизобразительные композиции геометрических форм. Но и они чаще всего содержательны, выражая светлую гармонию любви (серия «Для Дениса», «Лошадь» (№16) или обобщая пройденный жизненный путь в абстрактных композициях «Путь с крестом» (№37,45). В этом смысле последний период творчества А. Константинова представляет собой очень интересный в художественном отношении синтез двух направлений в живописи XX века: «абстрактного геометризма» и «абстрактного экспрессионизма» .
И все это богатство, плод 30 с лишним лет напряженной творческой жизни, по сути, не выходило за стены мастерской. Станковые работы А.С.Константинова критиковались за отступления от канонов реализма, отвергались выставкомами. Ни одна из его работ не прошла даже на областные выставки. И он – выпускник Суриковского – не стал даже членом Союза художников. Но, не обращая внимание на конъюнктуру, продолжал органично развиваться духовно и творчески. Следуя автономной логике развития художественного мышления он проделал путь от реализма через экспрессионизм к абстракционизму. И стал одним из значительных представителей художественного андеграунда позднего советского периода.
Не было ни официального признания, ни покупателей. Лишь очень узкий круг друзей (кроме нас, Валентина и Иван Барановы, художник Тимофей Коваленко), которые ценили его работы, сопереживали его творческой судьбе, для которых Алексей Константинов был примером настоящего Художника. Наверное, это как-то поддерживало его, но главное – он сам был неколебимо уверен в художественной правде своего творческого пути. (Кстати, именно В,и В.Барановы сыграли решающую роль в передаче картин Художественному музею после смерти художника. Что спасло их от рассеивания по неизвестным адресам).
Зарабатывал же на жизнь Леша монументально-оформительской работой, выкладывал мозаичные панно на стенах и фасадах зданий, дворцов культуры. Работа трудоемкая, физически тяжелая, в чем помогала ему его жена Лида. Но в 90-е годы и этих заказов не стало. И Алексею Семеновичу приходилось соглашаться на самую неквалифицированную работу, вплоть до ремонта и раскраски детских игровых площадок.
Правда, в 90-х же появились и первые симптомы признания. Молодые сотрудники Н-Тагильского музея изобразительного искусства заинтересовались его творчеством, купили для музея две его картины и, несмотря на сопротивление автора (ожесточившегося за десятилетия изоляции), уговорили его устроить персональную выставку.
Выставка состоялась – первая персональная выставка художника Алексея Константинова – в январе 2000 года. И прошла с большим успехом. Но… после смерти автора, который скончался в 1998 году на 72 году жизни. Известно, что «в России надо жить долго», но, видимо, «очень долго», чтобы настоящий Художник – такой как Алексей Константинов, мог дожить до общественного признания своего творчества.
Свободное копирование
