9. Нечистая сила мутит
Как теперь помню, это было 23 июня, в самый канун Ивана Купалы. В той местности, где мы обитали, еще и досель сохранилось чествование купальского праздника во всей его древней аллегорической обрядности, а потому мы с Апроней собирались в эту ночь отправиться верхами в путцу, на берега озера Кагана, где должно было совершиться это интересное празднество, - уцелевший остаток языческих времен первобытного славянства.
Солнце начинало садиться.
Люди в урочный час под присмотром взводных вахмистров провели на недоуздках коней к водопою в ближайшее озеро. Для этого они обыкновенно, прибыв к берегу, вскакивают на спину своей лошади и с помощью шенкелей заставляют ее войти в воду саженей на пять, на шесть от берега, так как у самого берега дно слишком илисто и мелко, да и вода, взбаломученная копытами, тотчас же становится мутною. Вот уже вернулись с водопоя последовательно три первых взвода, а четвертый только еще направился к озеру. Эта взводная очередь принята у нас для большего порядка, чтобы избежать на берегу лишней толкотни и суеты между людьми и конями - от одновременного скопления их целою массой, а также и для того, чтобы дать замутившейся воде отстояться.
Мы в ожидании чая сидели, по обыкновению, на крылечке, под навесом хмеля и дикого винограда, а в вечереющем воздухе стояла такая невозмутимая, глубокая тишина, что до нас ясно доносились с озера и плеск воды, производимый движением входящих в нее коней, и понукания, и тот своеобразный мелодический посвист, столь хорошо знакомый кавалеристам, посредством которого всадник обыкновенно старается возбудить в своем коне охоту к водопою.
Вдруг этот плеск превратился в шум необычайных размеров. Послышались перепуганные, тревожные крики, восклицания, брань, голоса: "Держи! Лови!" Затем раздался все более и более приближающийся гулкий и сильный топот многочисленных копыт - и вдруг, через несколько мгновений, мимо нас, шагах в тридцати, вихрем пронеслось с гулом и ржанием около десятка вырвавшихся на волю горячих коней. Это была чудная и своеобразно красивая картина! Распустив хвосты трубою и закинув гордые головы, с развевающимися гривами, с огненным взором, раздутыми ноздрями, эти скакуны без всадников, промчавшись несколько десятков саженей в одной тесной куче, вдруг ударились меж: деревьями врассыпную, оглашая лес на далекое пространство своим гулом и звонким серебристым ржанием, которое подхватывалось перекатным эхом. Следом за этою ватагой неслись почти во весь опор остальные кони четвертого взвода; на большей части из них еще сидели кое-как всадники, тщетно стараясь одним недоуздком сдержать бешеный пыл своих лошадей, которые, ошалев от какой-то неизвестной нам причины, то и дело взвивались на дыбы, давали "козлов" (Дать "козла" - специальное выражение. Лошадь дает "козла" посредством лягающего прыжка задними ногами, вследствие чего при отсутствии седла и стремян всадник легко может полететь через голову лошади) и изо всей силы порывались вслед за умчавшимися скакунами. Из опрокинутых людей, кое-как успевших подняться на ноги, иной торопливо старался поймать конец недоуздка, другой бежал что есть мочи за своим конем, третий, подданный кверху ловким "козлом" и сброшенный наземь через голову, к счастью успев не выпустить из рук недоуздок, силится реем корпусом, откинутым в упор, удержать вырывающуюся лошадь. И все это сопровождается криками и смятением солдат, бегущих вдогонку, - словом сказать, переполох поднялся ужаснейший!
Я был командиром 4-го взвода, и потому понятно, что происшедшая неожиданность касалась меня самым ближайшим образом.
Вдруг смотрю - бежит ко мне Слуцкий, мой взводный вахмистр, застегивая на ходу свой китель. Слуцкий - это ражий детина, чуть не косая сажень в плечах, с великолепными окладистыми черными баками и с голосом, который гудит у него как из бочки, вследствие чего в хор песенников Слуцкий всегда "слушает октаву".
-- Ваше благородие! Беда! -- еще издали вопит он впопыхах и в испуге. -- Явите Божескую милость!.. Надо доложить майору!..
-- Как это у вас там случилось? - спрашиваю его.
-- Да Банник под рекрутиком, под Пашиным, спужамшись чего-то, шарахнулся в сторону, смял в воду и Пашина-то, а сам ударился в кучу коней, переполоху наделал такого, что просто ужасти! А за ним и все другие кони словно ошалели, тоже шарахнулись - эфтим манером и вышла вся каша!.. Явите Божескую милость, ваше благородие!
Я побежал к майору, который, вернувшись после обеда с лугов, прилег соснуть до вечернего чая. Узнав, в чем дело, он приказал сейчас же заседлать нескольких лошадей и послать на них наиболее смышленых и знакомых с местностью солдат разловить убежавших скакунов, а другую часть людей отправить с той же целью пешком. Так как происшествие случилось в моем взводе, то я счел обязанностью вместе со своими людьми тоже отправиться на поиски.
-- Кстати, захватите трубача с собою, -- посоветовал мне майор. -- И велите ему время от времени играть сбор: на звук трубы кони легко и сами соберутся.
Человек восемь всадников отправились по разным направлениям леса; я со Слуцким и с трубачом -- выбрав себе между ними направление, приблизительно центральное, -- поехали прямо по лесной целине в глубину пущи. Где рысцою, где шагом, пробираясь между кустами и старыми деревьями, мы отъехали от фольварка версты на три, когда я приказал трубачу впервые подать сигнал. Амплеев приставил губы к трубе - и "сбор" зарокотал по пустыне леса. Как только замер в отдаленном эхе последний звук трубы, мы стали прислушиваться, и вдруг из двух или трех концов леса как бы в ответ на призыв сигнала послышалось вдали тонкое конское ржание.
-- Ага, почуяли, значит! -- заметил Амплеев.
Мы продолжали прислушиваться, стоя на месте еще в течение нескольких минут, но ржание не повторялось и среди лесной тишины ничто пока не служило признаком приближения лошадей. Отъехав вперед еще на версту, мы повторили "сбор", но результат остался столь же безуспешным.
-- Ваше благородие! - обратился ко мне Слуцкий. -- Не подать ли бы лучше "апель" вместо "сбора"?
-- А что? -- отозвался я.
-- Да так; потому "апель", значит, конь завсегда не в пример лучше чувствует.
-- Дай "апель", Амплеев!
И лесная пустыня резко огласилась дребезжащею высокою трелью сигнала. Слуцкий соскочил с лошади и, не выпуская из руки трензельного повода, прилег ухом к земле и стал прислушиваться.
-- Гудёть, ваше благородие! - с какою-то таинственностью, вполголоса, сообщил он через минуту.
-- Что гудёт?
-- Земля гудеть... значит, топот слышен.
-- Далеко?
-- Сдается так, быдто все ближе... все гулче становится...
Подать бы, ваше благородие, еще разок?
-- Труби! -- приказал я Амплееву.
И вот минуты две спустя после повторенного сигнала снова раздалось уже где-то недалеко серебристое ржание, а затем, через несколько времени, ясно послышался топот и треск сухого валежника, ломаемого под тяжестью конского копыта.
Мы внимательно напрягли и слух и зрение.
Через минуту на небольшую открытую лощинку, лежавшую перед нами, выбежал конь Аслан и, остановясь от нас шагах в полутораста, чутко насторожил строгие уши, понюхал воздух и вдруг, испуганно шарахнувшись в сторону, в одно мгновение исчез куда-то вправо за густыми кустами.
Слуцкий живо очутился на седле и, пригнувшись к луке, чтобы защитить лицо от хлестких прутьев да от колючих сосновых ветвей, пустился -- по мысленному предположению -- наперерез Аслану.
Мы остались дожидаться на месте.
Опять послышался треск сучьев и топот, и опять выбежала на лощину лошадь, почти в том же самом направлении, как и Аслан, и -- точно так же, как и он, -- приостановилась, озираясь по сторонам. Видимо, усталая, она обмахивалась хвостом и отфыркивалась.
-- Э, да это, никак, Бобелина! -- шепотом заметил Амплеев.
И действительно, вглядевшись, я узнал в этой сухощавой длинношеей кобыле нашу кроткую Бобелину.
Лошадь, меж тем завидя нас, радостно заржала, высоко подняв голову, и вдруг направилась прямехонько-таки к нам совсем покорно, смирною и легенькою рысцою. Амплееву не стоило никакого труда шагом податься ей навстречу и, осторожно приблизясь, схватить ее за болтавшийся недоуздок.
Спустя около четверти часа вернулся и Слуцкий, ведя за собою Аслана.
-- Где тебе удалось поймать его?
-- А, ледащий конь, -- проворчал он с неудовольствием. -- Все лицо из-за него прутьем перецарапало! Нагнал уж я его вона где! В болоте! Никак к себе не подпущаить, хоть что хошь! Чуть я подойду эдак осторожно сбоку - он сейчас это в сторону и шабаш! Ничего не поделаешь! Умучил просто! И до тех пор не давался, пока его по брюхо в болото не втемяшило; уж тут тольки я мог взять его, да чуть было сам не утоп совсем! Вона как разубрался - страсть!
И действительно, Слуцкий и оба коня были мокры и покрыты зелеными прядями болотной тины.
-- Амплеев, возьми Аслана с Бобелиной к себе в заводь, и пойдем далее! -- распорядился я.
-- Ваше благородие, вам угодно... вперед? -- каким-то странным, подозрительным тоном спросил меня Слуцкий.
-- Да, вперед, а что такое?
-- Да оно ничего-с... а тольки... конечно... Кто его знаить!.. Как бы не спужаться вам, не ровен час...
-- Что ты за чушь несешь! -- с удивлением оглядел я моего взводного. -- Чего я там буду "путаться"?!
-- Виноват, ваше благородие! Есть воля ваша, а тольки... неладно там.
-- Да говори ты, любезный, толком! Что такое не ладно-то?
-- Конечно, ваше благородие, в добрый час сказать, а в дурной помолчать... А я к тому, собственно, изволю докладывать, что темно уже становится, -- ну... а ночь-то нынче купальская-с.
-- Так что же?
-- Как угодно вашему благородию, но тольки я, значит, как вот стою перед вами, так точно сваеми глазами видел... Там, ваше благородие, "оно" ходить...
-- Пьян ты, братец, что ли?! Какое там еще "оно"?
И, не дожидаясь объяснения, я сказал людям: "Шагом марш" - и тронулся далее.
-- Кто его знаить, ваше благородие, что "оно" такое, а тольки ходить... Сам, значит, видел, -- на ходу уже продолжал докладывать мне Слуцкий. -- Я, этта, крадусь к Аслану, а "оно" мне навстречу... И больше не будить, к примеру, как вон до того дерева - шагах в тридцати, значит, остановилось и смотрить на меня, и покажись мне, что жалостно так, во все глаза то-ись смотрить! А потом вдруг шасть в сторону и пропало - ну, вот словно скрозь землю провалилось!
-- Померещилось, может? - заметил Амплеев. -- В лесу это бывает об ину пору.
-- Чего те "померещилось"?! Пьян я, что ли, и в сам деле?! -- огрызнулся на него Слуцкий. -- Говорят те, сваеми глазами, а он -- "померещилось"!
-- Какое же "оно" с виду-то? На что похоже? -- спросил я с невольною улыбкой.
-- Белое, ваше благородие, как есть все белое, и на голове, словно как у покойников, саван, алибо платок какой, не знаю уж, а тольки что белое - это верно-с!.. И как быдто женска пола, ваше благородие.
-- Ну, баба какая-нибудь пошла свенто-янския травы сбирать, и только; а ты -- солдат -- испугался!.. Эх, брат!
-- Есть воля ваша! А тольки не похоже "оно" на бабу деревенскую, хоша и точно, что скорее сдаеть на женский пол, одначе ж не баба, потому ежели баба -- ту сейчас видно!
-- А этта, ваше благородие, - помолчав минуту, снова заговорил Слуцкий таинственно понилсенным тоном, -- я так думаю, что это никто больше как... французинка... та самая, что штабс-ротмистр анадысь изволили вам сказывать... Это она самая и есть!
"Ильяновская легенда!" - подумал я про себя.
-- А разве вы еще не забыли про нее? - спросил я Слуцкого.
-- Зачем забыть, ваше благородие! Нам, как тодысь про нея денщики сказывали, так очинно даже занятно!.. И мы часто потом промеж себя толковали, да и ночные наши тоже видели, как и я же вот теперь. Да и что ж мудреного! -- несколько философски продолжал мой взводный. -- Места здесь самыя подходячия! И лес, этта, и болота, и озера - вся эта нечисть любит ведь по таким трущобам водиться, а нонче к тому же Аграфена-купалыцица -- вот и выползла, значит, на свет Божий. Сегодня ей шабаш!
-- А что, Иван Антоныч, -- не совсем уверенно обратился к Слуцкому Амплеев, -- кони-то сегодня ни с того ни с сего разбежались -- ведь это все, поди-ко, ёйныя же штуки! Пожалуй, что она все шкодит!
-- А ты как понимаешь?! -- как бы нехотя, но уверенно и авторитетно ответил ему Слуцкий и замолк.
Разговор прекратился.
Солнце давно уже село, и в лесу с каждою минутой становилось все более сумрачно и сыровато. Проехали мы вперед еще около версты от места нашей последней остановки.
-- А ну-ко, Амплеев, подай еще "апель", -- распорядился я, когда мы выехали на одну из лесных тропинок, которую можно было разглядеть еще в сумраке по двум глубоким колеям, проложенным крестьянскими возами.
Сигнал был подан.
-- О-го-го-го-о-о! -- долетел к нам издали человеческий голос.
-- Леший!.. - проговорил Амплеев с какою-то странною улыбкой, которая послышалась в его слегка дрогнувшем голосе, так что выходило -- не то в шутку сказал это, не то в самом деле рассказы Слуцкого оставили в нем свою долю суеверного впечатления.
-- Дура! -- буркнул на него взводный сквозь зубы. -- Это, ваше благородие, должно, кто-нибудь из наших голос подает, -- обратился он непосредственно ко мне. -- Может, подождать прикажете? Авось подъедеть!..
И мы придержали коней.
-- А что ж, Иван Антонович, - с той же улыбкой в голосе продолжал Амплеев, -- рази не бывает так, что "оно" нарочно заводить? Для того и голос по-человечьи подает!
-- Ну и пущай его! -- нехотя и с оттенком неудовольствия проворчал Слуцкий. -- "Заводить"!.. Выдумал тоже -- "заводить"! Мы здесь теперича, братец мой, на торной тропе стоим, а она все куда ни на есть да выведеть! Это не то что, как давича, по целине да по болоту! А здесь к тому же видко; даже горазд видчея, чем там было.
В это время навстречу к нам по тропинке выехал всадник.
-- Это ты, Андрей Васильевич?
-- Так точно, ваше благородие! -- ответил голос Склярова.
-- Ну, что? Как там у вас? Разловили?
-- Есть-таки. А у вас две?
-- Две: Аслан и Бобелина.
-- Ну и слава Богу! Восемь коней, значит, поймано. Одна
Астролябия только отбилась в сторону, к Гершкиной корчме побежала, - объяснял вахмистр. -- Ну, да туда за ней Вороненко с тремя солдатиками погнал; надо быть, переймут и ее!
-- А всех-то девять бежало?
-- Так точно. Шестерых уж домой повели. Стало быть, и нам больше делать нечего. Поворачивай, ребята!
И мы, взяв себе в вожаки Склярова, которому уже хорошо была известна эта тропа, направились по ней к Ильянову.
Свободное копирование
