На Алтае - 23

   Но перейдем опять к Салаирскому краю и скажем, что, помимо вышепоименованных и единичных ужасов, причины которых темны, в нем жить можно хорошо и удобно, потому что край этот богат заработками и здесь мало-мало трудящийся люд нужды не терпит, да и жизнь не дорога; а истому охотнику соскучиться тут невозможно. Помимо лесной и полевой дичи здесь немало водяной и болотной, особенно весною во время половодья и таяния снегов, когда на покосных местах появится немало дупелей, бекасов и разных пород куликов, от крошечного песчаника и до крупных кроншнепов.

   В мое время в Салаирском руднике жил страстный охотник и любитель природы с научной точки зрения доктор Ф. Е. Засс, с которым я имел удовольствие познакомиться и не один раз побывать вместе на охоте, где он, как старый местный охотник, был всегда моим ментором и возил меня по разным окрестностям Салаирского края.

   Веселый и хороший товарищ, он всегда стеснялся только тем, что ему, как служащему человеку и вообще как доктору, нельзя было надолго отлучаться из дома и делать дальние экскурсии. Но все-таки при первом удобном случае мы ездили за несколько десятков верст от Салаира и, ночуя в поле, имели достаточно времени, чтоб вдоволь насладиться и набить кучу разной дичи.

   Однажды мы ездили на р. Ур -- это уже далеконько за Гурьевский завод, где весной нашли дупелиные тока, и совершенно неожиданно встретили дрохву, которая почему-то подпустила нас в степной местности довольно близко, когда мы проезжали в тележке крупной рысью. Хитрая птица, вероятно, заметила нас далеко и притаилась за мелкими кустиками, а когда мы набежали уже близко, она не выдержала и, припадая на ногах, как-то сгорбившись, побежала в сторону от дороги. Мы сначала приняли ее за кроншнепа и поспешно закричали кучеру, чтоб он остановился; но так как вдруг сделать этого было невозможно, а минута была дорога, то я на ходу экипажа выстрелил в нее на бегу; а когда она поднялась, то доктор успел пустить в нее дуплетом, дупелиной дробью. Дрохва потеряла несколько мелких перышек и плавно, но бойко отправилась далее, а мы не солоно хлебавши поглядели ей вслед, послали сто чертей вдогонку и только тогда узнали, по какой дорогой дичи мы так поспешно отсалютовали.

   Доктор много лет охотился раньше и после в этой местности, но никогда не встречал тут такой редкой дичи, которая попадается на Алтае только в западной его части, где являются более открытые плоскогорья, напоминающие степи.

   Кстати, не могу не рассказать здесь крайне курьезного охотничьего поля, когда мы уже в половине августа охотились за тетеревами; надо заметить, что в это время молодые косачи были уже так велики, что получили черное оперение и казались настоящими чернышами. Время подходило уже к вечеру, и мы хотели бросить охоту; но знаменитый Мильтон доктора потянул к нескошенному сырому покосу и вскоре остановился. Мы подошли с разных сторон и несколько под углом друг к другу. При слове "пиль" вылетел против доктора молодой косачонок; пока доктор прикладывался -- поднялся по линии и другой. После выстрела замертво падают оба, но доктор видел одного. Зарядив ружье, он идет к нему и кладет в сетку.

   -- Доктор! Берите и другого, -- говорю я, видя, что он не заметил такого пассажа.

   -- Как же-то так?.. Я стрелял одного-то.

   -- Берите, берите и другого -- вон, смотрите, подальше лежит и еще один...

   В это время с моей стороны срывается опять косачонок и летит низко, почти по траве; я выстрелил, и косачонок сунулся сразу; но когда я стал его брать, то услыхал, что далее, по линии выстрела, кто-то трепещется в траве; подхожу и вижу подбитую мною молодую тетерку, которую, вероятно, захватило пущенным по траве выстрелом на месте ее сиденки или бегущую от меня.

   Только что успел я взять свою добычу и хотел поговорить по этому поводу с доктором, как в это время поднимаются от собаки сразу два косачонка; проходит пауза от выдержки, и затем после выстрела опять падают оба.

   -- Теперь-то я видел шельмецов обоих, сождал-то их на линию и убил-то одни зарядом!.. -- радостно и смеясь говорил доктор.

   Долго еще толковали мы об этом интересном случае и исходили все место, но больше не подняли ни одной штуки.

   Зная аккуратность доктора, думаю, что у него записано в памятной книжке это действительно замечательное поле. Если же кто-либо, прочитав эту страницу, коварно улыбнется и, быть может, скажет: "Не любо не слушай, а врать не мешай", -- то это дело вкуса; отчего же и не посмеяться, тем более что еще такие ли курьезы рассказываются нашим братом охотником!.. А будь-ко тут еще хоть парочки две, так, пожалуй, и мы тех бы сдвоили на один выстрел!.. А я, предвидя этот смех и все-таки сообщая такой курьезный факт, не краснея, посвящаю свои воспоминания еще здравствующему человеку и собрату по охоте. Думаю также, что милейший Фердинанд Егорович не обидится на меня и за то, если я, стараясь подделаться к его разговору, позволяю себе прибавлять и ту частицу "то", которую он по привычке прилепляет почти к каждому слову.

   Надо заметить, что уважаемый Ф. Е., как научный наблюдатель, любил частенько заезжать к так называемой Крековской мельнице, находящейся по реч. Бочату в 3 верстах ниже Гурьев-ского завода; там выходят обнажения горных пород, в которых попадаются превосходные окаменелости, служащие образцами когда-то жившего древнего мира. Их-то он и собирал для изучения и определения залегающей формации столь интересного геологического периода для Сибири.

   Немало интересно в этой местности также и то, что ниже Гурь-евской заводской плотины в высоко обнаженном береге на глубине не менее трех сажен под толщей глины залегает разрушистый пласт, в котором нередко вымывает водой толстые деревья. Все они очень хорошо сохранились и не окаменели, а только уплотнились и приняли темный цвет. По-видимому, эти деревья из хвойных пород. Я видел из них у инженера М. Г. Быкова разные поделки, которые очень красивы и имеют вид настоящего ореха. Тут же после спуска воды из плотины и запора вешников видны в самом русле реки Бочата в большом количестве могучие пни, вероятно, того же первобытного леса. Пни эти, конечно, ничто больше, как погребенные остатки растительности древнего мира. Тут они сохранились в замытой почве и, быть может, покоятся не одну тысячу лет.

   И вот в XIX столетии нашей эры их снова вымыло водой, вероятно, уже вновь образовавшейся речки, как бы напоказ ныне живущему люду -- дескать, смотрите, что тут было, и сосчитайте, сколько тысячелетий существует наша планета -- эта крошечная песчинка в необъятной и непостижимой Вселенной!