11
В 1862 или 1863 году я жила в Петербурге, где, благодаря содействию одной моей знакомой, получила переводную работу у покойного Вернадского.
Через несколько месяцев собралась в Петербург и Коптева. Она приехала в конце апреля и остановилась на несколько дней у меня до приискания дачи, которую мы с ней решили нанять пополам.
На другой день по приезде в Петербург Коптева сообщила мне, что должна вызвать одного критика-поэта, с которым знакома только через переписку. Переписка завязалась у них благодаря болезни одного общего знакомого, проживавшего в Петербурге. Знакомый этот, большой почитатель Коптевой, наговорил поэту-критику Кускову столько прекрасного о Коптевой, что Кусков страшно заинтересовался ею. Тот же самый поклонник Коптевой почти в каждом письме к ней не переставал выхвалять умственное превосходство своего приятеля. Недоставало только предлога завязать им самим переписку, и вот болезнь поклонника Коптевой скоро дала повод к этому. Сначала Кусков просто сообщил о болезни друга и о том, что тот лежит в больнице; ну а дальше уже было нетрудно перейти к отвлеченным вопросам и личным темам. Не знаю, что стало с Кусковым впоследствии, но в то время он отличался необыкновенным самомнением и очень много себя хвалил в письмах к Коптевой. Так, в них встречались приблизительно такие выражения: "Мужчина без женщины не есть полный человек, как бы ни был он гениален, и потому женщина должна дополнять мужчину. Каждый мужчина должен искать свою половину. Вы мне не годитесь, потому что и вы, и я представляем три четверти каждый: мы должны искать только четвертушки, а не половины". Хотя это и другие письма коробили Коптеву, тем не менее она все-таки полюбопытствовала повидать их творца и потому пригласила его. Кончилось это знакомство довольно нелепо. Кусков сейчас же явился на приглашение и произвел на нас обеих самое неприятное впечатление как внешностью, так и разговором.
Так как он, собственно, явился к Коптевой, а не ко мне, то я не считала нужным вмешиваться в разговор, предоставляя всецело Коптевой разделывать Кускова, на что она была великая мастерица.
После первых взаимных представлений он быстро развернулся и принялся ораторствовать и нещадно честить направо и налево всех тогдашних литературных знаменитостей, с которыми будто бы находился в коротких отношениях. Слова "дурак", "идиот безмозглый" ни на минуту не сходили у него с языка. Задетая за живое тем, что Кусков обозвал "идиотом" только что перед тем умершего Добролюбова, Коптева принялась доказывать, что только ограниченные люди и завистники могут не признавать ума в Добролюбове. Ее язвительный хладнокровный тон вывел из себя Кускова. Он принялся кричать, жестикулировать и приводить разные доказательства в подтверждение своих слов.
Накричавшись до хрипоты, Кусков стал наконец прощаться и то после неоднократных замечаний Коптевой, что она привыкла рано ложиться спать.
- Позвольте приехать к вам завтра утром, - спросил он Коптеву прощаясь, видимо сознавая, что поле сражения далеко не в его руках, и чувствуя поэтому потребность атаковать позицию завтра со свежими силами.
- Мы завтра едем в Парголово с утра, и нас целый день не будет дома, - ответила Коптева, чтобы как-нибудь отделаться от него.
- Вот и прекрасно: я очень люблю подышать на свежем воздухе, - позвольте вам сопутствовать?
- Но мы едем к знакомым, - попробовала уклониться Коптева.
- Прекрасно! Вы пойдете к знакомым, а я в парке подышу свежим воздухом, дорогой поговорим.
Проклиная свою судьбу и неумелость отвязываться сразу от людей, мы, действительно, собрались на другое утро в Парголово.
- Знаете ли что, - сказала мне Коптева, - уедемте-ка поскорее - до его приезда, благо мы не условились насчет часа отъезда, а няне велим сказать, что прождали его битых два часа.
- В самом деле, идея! - воскликнула я.
Мы послали за коляской и только что собрались в нее садиться, как подъехал Кусков. Наше очевидное намерение уехать без него неприятно поразило Кускова. Насупившись, он пересел к нам в коляску и, видимо, ожидал извинений. Как бы не замечая его присутствия, мы молчали. Кускову стало не по себе. Ему, вероятно, пришло в голову, не сердимся ли мы на него за опоздание, и потому он счел нужным сказать несколько оправдывавших его слов.
- Вы меня вчера не предупредили, в каком часу приезжать, и поэтому я не особенно торопился, - обратился он к Коптевой.
- Не ночью же нам, в самом деле, ехать! Можно было сообразить, - ответила она. Тон ее выговора, по-видимому, окончательно убедил Кускова, что она сердится за то, что он опоздал.
- Теперь дни такие длинные... - попробовал он еще раз оправдаться.
На это не последовало никакого возражения, и опять водворилось общее молчание. Наконец Кусков не выдержал и, обратясь к Коптевой, сказал:
- Что же вы все молчите?
Вместо ответа она обратилась ко мне:
- Катя, слышите ли, - чего вы молчите?
- Мне кажется, вопрос относился к вам, а не ко мне, - ответила я, прикрываясь зонтиком, чтобы скрыть улыбку.
- Вы так хорошо умеете занимать гостей, - настаивала Коптева.
- Это ваш гость, а не мой!
- Нет, он ваш гость: он пришел в ваше помещение, а не в мое.
- Но к вам и по вашему приглашению! Неправда ли, вы ведь ее гость и к ней приехали? - обратилась я к Кускову уже просто из дурачества.
- Ничей! - сердито буркнул он.
- Так зачем же вы с нами едете? - спросила сердито Коптева, задетая его грубым тоном.
- Коляской пленился, - ответил он по-прежнему грубо. Коптева, не терпевшая, чтобы с ней говорили ее тоном, еще более рассердилась:
- Ну, за этот ответ вас бы стоило высадить вон, вот сейчас посредине дороги!
Я не могла удержаться долее от смеха и тряслась, уткнувшись в платок.
Кусков взбесился окончательно.
- Не знаю ничего глупее беспричинного смеха! - сказал он, сердито тряся головой.
В ответ ему последовал новый взрыв хохота.
- Ей-Богу, если бы кто-нибудь вздумал описать все это приключение, то все закричали бы, что это вздор, фарс какой-то, выдуманный для потехи публики, - продолжал он. - И добро бы какой-нибудь дурак дался поймать себя в такую ловушку, а то Платон Кусков!
- Знаете что, - прервала его монолог Коптева, - пересядьте-ка лучше к кучеру на козлы: у вас, по крайней мере, будут слушатели более достойные вашего красноречия, а то у меня голова начинает болеть от смеха, слушая вас.
- В самом деле, это первая дельная мысль, которую я сегодня слышу, - сказал Кусков, желая как можно больше уязвить нас. - Пересяду-ка я на козлы!
Так и сделали. Без всяких дальнейших столкновений мы прибыли в Парголово и подъехали к незатейливому трактиру, у которого кучер решил покормить лошадей.
- Что же мы будем теперь делать? - спросила я Коптеву.
- А что хотите.
- Да я, право, ничего не хочу.
- Ну так останемтесь сидеть в коляске, пока кучер станет кормить лошадей. Будем есть нашу провизию!
- Знаете, что я вам посоветую, мосье Кусков, - обратилась она вдруг к Кускову, продолжавшему в нерешимости все еще сидеть на козлах. - Наша провизия вас не насытит; вам не мешало бы попробовать утолить свой голод в этом трактире.
Кусков нехотя сошел с козел и, сверкая полными негодования глазами, направился в трактир. Но, должно быть, тамошняя кухня не особенно возбудила его аппетит, потому что он тотчас же возвратился и встал поодаль у плетня.
- Мосье Кусков, мосье Кусков, пожалуйте сюда! - вдруг подозвала его Коптева довольно любезным голосом.
- Что прикажете? - спросил Кусков мрачным, оскорбленным тоном.
- Отчего вы не едите?
- Сыт-с, ей-Богу, сыт-с. На всю жизнь сыт-с сегодня!
- Какой трагический тон! - насмешливо воскликнула Коптева.
- Предложите ему пастилы или хоть фисташек, - сказала я ей вполголоса.
- А то вот Катя предлагает вам пастилы или фисташек; может быть, пряников хотите? - уже смеялась Коптева.
- И за пряники и за фисташки вашей подруге благодарен очень, - иронически расшаркнулся Кусков.
- Ну как знаете! Я вас упрашивать не стану! - сказала Коптева, принимая самый равнодушный вид.
Подъезжая к городу, мы встретили порожнего извозчика. Кусков оставновил его, слез с козел, молча поклонился, и с тех пор мы никогда больше его не встречали. Слышала я, что он нас справедливо разносил за наше нелепое поведение.
Свободное копирование
