На фото: Златопольские
Могли и расстрелять...
Еще одно тягостное воспоминание из того времени. Летом 1948 года внезапно умер от малярии мой 12-летний братишка Боря. Родители стали подыскивать другое жилье. Жили мы по улице Малькова, в большом дворе. По его периметру несколько квартир, соседи евреи, казахи, осетины, корейцы. Жили по-соседски мирно, не помню, чтобы были какие-то скандалы.
Но мама больше не могла оставаться там, всё напоминало о сынишке. И вскоре нас, по бедности, поселили в небольшой квартире во дворе синагоги по улице Атбасарской. Я уже учился в 10-м классе. В нашем городе жили бухарские евреи, они соблюдали религиозные правила. Старики приходили в синагогу молиться. И вскоре мои родители обратили внимание, что по утрам ежедневно туда приходил молиться аккуратно, но бедно одетый худощавый старичок. По его поведению и внешнему облику можно было безошибочно определить, что он из другого, интеллигентного, мира. Ходил медленно, напрягая силы. Раньше в Кзыл-Орде его не видели.
И мама однажды утром, после молитвы, пригласила его к нам, напоила чаем и чем-то покормила. Оказалось, что он почти без средств, приехал в Кзыл-Орду недавно, здесь у него не было ни знакомых, ни родных. И мамины утренние чаепития, возможность немного отдохнуть утром в домашней обстановке и поговорить, стали для него спасением и поддержкой.
Он был коренным ленинградцем, по имени Моисей Златопольский. Его дочка имела неосторожность выйти замуж за брата Зиновьева. Напомню, Григорий Евсеевич Зиновьев был членом Политбюро, председателем 3-го Коммунистического Интернационала. В 1938 году он, в числе 16-ти видных деятелей государства и партии, был расстрелян как враг народа. Много позже их всех реабилитировали. И когда Зиновьева арестовали и расстреляли, то пришли и за семьей дочки. Её мужа, брата Зиновьева, тоже расстреляли, хотя он к политическим делам не имел отношения. Дочку и ее отца отправили в лагеря. За что? За родственную связь с "врагом народа"...
И только в 1948 году дочке разрешили вернуться в Ленинград, а Моисея перевезли из сибирского лагеря в ссылку в Кзыл-Орду. Так он и оказался в наших краях. В 1949 году я уехал учиться в Свердловск. А мама попрежнему отогревала нового знакомого своими утренними чаепитиями.
Она мне потом рассказывала, как знакомые отговаривали ее от благотворительности, по-еврейски, мицвы, т.е. благого дела перед лицом людей и Б-га. Мол, сына, т.е.меня, могут за это выставить из института. Год 1949-й был страшным годом в борьбе с космополитами, под кем понимались опять же евреи. НКВД, или как там они тогда именовались, милостью к людям не отличались. Многих тогда повторно арестовывали. Могли и расстрелять. Могли и из института выставить. Всё могли, ведь это была своя, советская, "рабоче-крестьянская" власть...
Мама на уговоры не поддавалась и продолжала поддерживать старика чаем и разговорами. Вскоре, вернее, после смерти "отца народов", ему разрешили вернуться в Ленинград. За ним приехала его дочь Анна Моисеевна Златопольская. Обе дочери не знали, как благодарить маму за ее поддержку, там были сплошные слёзы. В семье ведь уже не надеялись увидеть своего отца живым. Моя мама до своей смерти в 1960 году поддерживала переписку с ними. А в 1956 году Златопольские пригласили меня к ним,
в Ленинград, куда я и отправился в свой первый трудовой отпуск. Они устроили мне очень интересное недельное путешествие с гидом на теплоходе по Неве и Ладоге, на знаменитый остров Валаам.
И всё не могли наговориться о моей маме. Они понимали, что в те голодные годы и при нашем собственном бедственном положении ежедневные, пусть и не обильные, завтраки для их папы были нелегкой нагрузкой для нашей семьи. Уже не говоря обо всём остальном...
- Мы всегда говорим о вашей маме, Мирре Евсеевне, и благодарим Б-га, что в тяжелый час он послал ее в помощь нашему папе.
Сестры Златопольские говорили мне, что понимали риск для нашей семьи, когда мама принимала у нас дома репрессированного родственника "врага народа", да еще какого - Зиновьева. И преклонялись перед мужеством моей мамы.
Свободное копирование
