Вспоминая грозную Сыр-Дарью 1948-го..

Вспоминая грозную Сыр-Дарью 1948-го...

   В далеких горах Тянь-Шань под небесами ежегодно начиналось сезонное таяние снегов и ледников. А в наших местах вслед за этим - разливы реки. Водой заполнялись все имеющиеся в пойме водотоки и водоемы. Оживала и плодилась всякая живность в воде и около нее. И тучи перелетных птиц находили здесь корм и приют.

   Я хорошо помню зимний разлив Сыр-Дарьи в феврале 1948 года. Река еще стояла подо льдом. А с верховьев пошли талые воды. Переполнилась река. Прорыв выше города был громадный. Туда приезжали военные саперы, в прорыв даже, говорили, бросили пару старых паровозов. Сапёры начали взрывать лед, стёкла в окнах наших домов дрожали, а кое-где и вылетали. И домишки некоторые возле реки взрывной волной даже рушились. Вода стремительно прибывала. Она подошла к юго-восточной границе города, это было примерно в районе нынешнего старого здания пединститута и пятиэтажного корпуса общежития. Земли пригородного колхоза "Огородник" тоже попали в зону затопления.

   Срочно начали возводить защитную земляную дамбу. Если бы вода прорвалась в город, который, в основном, состоял из домов, сложенных из сырцового кирпича, многим жителям пришлось бы вспомнить свои древнейшие "дарвиновские корни" и спасаться на деревьях. Город можно было бы спасти, взорвав железнодорожную насыпь линии Ташкент - Москва. Это она направляла воду именно на город. Но, взорвав эту насыпь, тем самым надолго отрезали бы Среднюю Азию от центра страны. Это сделать, конечно, никто бы не разрешил. Сказали, хотите жить, спасайте себя сами.

   18 февраля мобилизовали учеников десятого и девятого классов нашей мужской школы. Сняли прямо с уроков. Нас привезли к дамбе, по-казахски - бугуту, в середине дня. Здесь уже не первый день работали сотни людей из различных предприятий и учреждений города. Но вода прибывала, и даже нас, школьников, призвали на помощь. Привезли нас не в самый лучший момент. Никогда не забуду жуткую картину паники взрослых. Бугут был насыпан, наверно, высотой метра в полтора-два. Вода стояла почти вровень с ее вершиной. Вот-вот она уже могла пойти поверху. И кому-то показалось, что она уже начала сочиться.

   Это был последний звонок. Время исчислялось, может быть, одним-двумя часами. Может, меньше. Все понимали, что значит, если вода пошла поверху. Необозримая масса воды хлынет и моментально смоет всё и всех, не дав шанс на спасение. И люди побежали. Это были взрослые люди. Их было много, сотни. И они бежали, бросив бугут, вещи, инструменты. Скорее, скорее, обгоняя друг друга, к стоявшим вдалеке машинам, на которых их привезли сюда утром. Те, кто побежали первыми, естественно, заражали паникой и остальных. И, насколько можно было видеть вправо и влево, везде бежали люди. Мы не слышали криков. Люди бежали молча, обгоняя друг друга, и это еще больше добавляло страха.

   И именно в этот момент привезли нас, примерно пятьдесят мальчишек, с лопатами и кетменями. Молодость страха не знает. Нам сказали - надо спасать город, и мы тоже побежали, но... в сторону бугута, наперерез запаниковавшим взрослым. Помню, как кричали нам бежавшие люди: "Назад! Назад! Вода бугут прорвала, спасайтесь!". Нет, мальчишки не повернули. Нам показали, где лежали мешки с землей, мы начали и сами их насыпать. И кинулись к местам возможного прорыва. И стали в темпе наращивать в этих местах дамбу, не разгибаясь, копали, насыпали, таскали землю наверх. Мешками, носилками, лопатами...

   Это был жуткий ритм в жутких условиях, когда без слов чувствуешь, что только от тебя, сейчас, зависит, останешься ли ты живым. И всё в твоих руках. И это не было страхом. Это был какой-то мальчишеский азарт. И в спешке и задоре мы даже не заметили, что на бугуте появились взрослые. И по всей линии вновь замелькали лопаты и кетмени, и воду остановили общими усилиями, не дав ей прорваться...

   Когда взрослые увидели, что мальчишки бегут туда, откуда они стремительно убегают, это, думаю, их отрезвило. Они поняли, что бросают детей на произвол стихии. Это их остановило. Это их вернуло. Видимо, подвезли и свежие партии мобилизованных горожан. Первый день прошел в каком-то трудовом энтузиазме. Все-таки, мальчишки, мы, мальчишки, спасали город... Но работать лопатой совсем даже не то же самое, что зубрить географию или решать задачки по алгебре... Утром и глаза "продрать" сил не было, и руками или ногами, как налитыми свинцом, было не пошевелить...

   С 18 по 28 февраля 1948 года мы ежедневно, с раннего утра и до позднего вечера, дежурили и работали на дамбе, все время укрепляя и наращивая её. Конечно, не мы одни. Народ из всех учреждений и предприятий города там трудился. Вода прибывала, и всё время искала, где бы ей прорваться.

   Там я впервые увидел генерала, приезжал командующий Туркестанским военным округом из Ташкента. На широкие генеральские красные лампасы мы смотрели уже не на картинке. Для нас это было нечто. Где-то, на еще более опасных участках, работали солдаты-саперы...

   Нас там кормили. На день давали буханку хлеба и большую банку баклажанной или кабачковой икры на двоих. Один день - баклажанная. На другой день - кабачковая. Но каждый день по банке. Тогда такая обильная еда была нам в радость и редкость. Слово "обильная" сейчас у меня вызывает улыбку, ведь то, что я перечислил, составляло весь наш дневной рацион. Из дома нам брать было нечего. Уплетали мы ту икру с аппетитом ("волчьим"). Но с тех пор я ни баклажанную, ни кабачковую икру, даже в домашнем приготовлении, почти не ем.

   Десять дней, как солдаты под ружьем, отстояли мы честно на том бугуте. Опасность миновала только где-то к концу этого периода, когда уровень воды начал постепенно спадать. Помню, каждый вечер я возвращался домой, и мама спрашивала: "Ну как там? Можно вещи распаковывать?". И много дней я ей мог ответить одно: нет!

   И только один раз нам дали возможность "отдохнуть", как бы "встряхнуться". Нет, не днем. Вечером 23 февраля, это был День Красной Армии, мы пришли в школу. В гости пригласили девочек из женской школы имени ХХ-летия ВЛКСМ. Организовали нам праздничный школьный "вечер". С танцами. Без всяких угощений. А наутро - как в песне: "Утро зовет // Снова в поход"...

   В последующие годы наводнения повторялись, но я уже учился в Свердловске. Те

   "Десять дней, которые потрясли Кзыл-Орду", навсегда остались в моей памяти.