Вечером мы гуляли по бетонной дороге, окружающей городок. Даже уходили в степь. Грушинцы из старожилов, говорили, что в сезон дождей этой роскоши себе позволить нельзя: шаг влево или шаг вправо с бетонки - и тонешь по колено в липкой грязи. Преображенский мне сказал, что по сравнению с тридцать второй площадкой и Сары-Шаганом, городок - просто курорт. В магазинах - все, что угодно: водка, консервы, апельсиновый сок, колбаса. Рядом - столовая, кинотеатр. Вместо бараков имелась вполне приличная гостиница. В общем, высший уровень комфорта!
Впрочем, Костя сообщил, что, несмотря на сносные условия существования в гарнизоне, он сочувствует офицерам и гражданским служащим, которые вынуждены долго жить в закрытом городке. Десяток лет видеть одни и те же лица, десять-пятнадцать домов, единственный кинотеатр, это ужасно! Вокруг на сотни километров - сухая степь. На единственной дороге стоит шлагбаум.
Я отвечал ему: "Ты в Москве часто посещаешь театры, Третьяковку? Да и в гости, небось, ходишь к одним и тем же друзьям. Основной маршрут: на работу и с работы! Даже в магазины забегаешь в одни и те же. Лица везде те же, надоевшие. А толпы незнакомых, вечно куда-то бегущих людей, только мешают жить, особенно в часы "пик" в переходах метро. Я понимаю, для "карманников" или "домушников", чем больше людей и квартир, тем лучше!
Костя не сдавался: "Здесь все живут как в лучах рентгеновского аппарата. С кем-то словом перебросишься - через час весь городок знает. В замкнутом пространстве существует свой особый климат, особенно в небольших гарнизонах: сплетни, пьянство, карты, хотя эти прелести существуют везде, но здесь это особенно видно и принимает уродливые формы. В большом городе всегда можно найти при желании отдушину, а здесь - далеко не убежишь, жизнь взаперти и всё "бзики" наружу.
Я ответил: "Поскольку я в гарнизоне не жил, сказать ничего не могу. Но вот в деревне тоже живёт мало людей, все друг о друге всё знают, тоже - далеко не убежишь. Пьянство, конечно, есть, но где его нет! Однако, из литературы известно, что там моральный климат чище, чем в городе".
"Так там народ трудится с утра до ночи, им не до карт. Там люди простые, без образования, у них совсем запросы другие, к тому же, вокруг природа, она облагораживает. Да и в лес вдвоём убежать можно, никто не увидит, а если из-за лени кто-то решит на сеновале укрыться, то потом может горько пожалеть. Впрочем, даже одиночество в лесу среди деревьев переносится легче, чем одиночество в толпе. Деревенские жители привыкли к образу жизни на ограниченной территории, а городские - нет. Но в гарнизоне живут городские люди, привычные к городской суматохе, а не к лесной тиши" - пошутил Преображенский. "Кроме того, в деревне редко появляются пришлые люди, а если появляются, то иногда происходит то, что показано в кинофильме "Дело было в Пенькове". А в гарнизоне толпа командировочных, проходной двор", - добавил Костя.
Так я его и не переубедил.
Одиночество в толпе? Это действительно, феномен! Находящийся рядом незнакомый человек воспринимается, как неодушевлённый предмет: дерево, камень.
Вспоминая сегодня и записывая мой разговор с Костей, произошедший более тридцати лет назад, я вспомнил свое мимолетное сегодняшнее наблюдение. Я вечером возвращался из города Жуковского, где работал вместе с ребятами из КБ Сухого, участвуя в испытаниях самолёта СУ-30 МКИ. В маршрутное такси - "Газель" подсела молоденькая миловидная девушка. Опустилась на сидение рядом со мной, вынула из сумочки "мобильник", набрала номер и защебетала: "Витя, ты меня сегодня не жди, я еду в Москву по делам. Да, я звоню прямо с дороги. Ну, всё, целую". Она достала помаду, подкрасила губы и снова позвонила, не обращая на меня никакого внимания: " Миша, здравствуй, я сегодня буду в Москве, может быть, встретимся. Не можешь? Я тебя очень прошу, выкроишь время? Ну, спасибо, так мы встретимся, как обычно?"
Она не повернулась в мою сторону, даже не сделала попытки говорить тихо, в кулачок. Я для неё просто не существовал: она знала, что больше меня никогда не увидит, к чему конспирация? Она чувствовала, что сидит в "Газели" в одиночестве... Город!
В нашей группе инженеров, приехавших на Эмбу, была и Зоя Орлова. Накануне она отладила математическую программу обработки данных результатов реальных пусков для ЭВМ "Урал-3". Именно эта машина была установлена в вычислительном центре при штабе. Зое поручили работать со мной по теме анализа связи каналов в контуре управления ракетой. Я должен был снять с осциллограмм команды управления на участках, где имелась большая скорость вращения ракеты. Строго "привязать" их по времени. С плёнок телеметрии снять команды после их пересчёта по крену на борту ракеты, также с той же телеметрии сколоть текущие значения крена. Набор всех этих величин Зоя должна была "набить" на бумажную ленту для ввода в машину. Программа обработки вычисляла запаздывание пересчёта по крену, т.е. величину потери устойчивости. С точки зрения сегодняшнего состояния техники, работа была просто "негритянская": нужно было вручную сколоть с осциллограмм и плёнок огромное количество цифр. Вручную набить всё это на ленты. Ввести ленты в машину оказалось трудной задачей. Барабан с намотанной лентой, при вводе информации в машину, вращался с большой скоростью и рвал ленту. Приходилось набивать снова. Машина долго считала, мигая лампочками, часто останавливалась на полдороги. Офицеры отдела ЭВМ меняли лампы и во время счёта ходили вдоль стоек машины, поколачивая резиновыми молотками по корпусам стоек - боролись с неконтактными явлениями.
Сегодня с применением персональных компьютеров, флеш-карт и принтеров, и программ обработки, процедура расчёта заняла бы минут двадцать-тридцать. Тогда мы мучались около месяца. Мне в то время наша технология расчета казалась верхом совершенства, основанного на последних достижениях науки и техники. Так оно и было!
Ещё несколько лет назад все расчёты проводились бы вручную на арифмометрах в расчётной группе, самом большом и главном подразделении любого НИИ. Не так давно даже интегрирование траекторий полётов ракет происходило вручную. С появлением ЭВМ расчетные группы постепенно "вымерли". Не сразу, руководство долго не могло от них отказаться, даже в НИИ-2, при наличии мощного парка ЭВМ, некоторые расчеты: расшифровка "ленточек" проводилась в поредевших расчётных группах. Сегодняшние выпускники в НИИ и КБ даже не знают, что такое расчётная группа.
Очевидного результата мы не получили: наверное, величина запаздывания была незначительная, и "тонула" в ошибках съема информации и "привязки" во времени. Я сначала огорчился, потом решил, что отрицательный результат - это тоже результат, если бы запаздывание было значительным, то оно бы в расчётах обязательно проявилось. В то время ракета ещё "летала" неуверенно и нельзя было отметать ни одной гипотезы.
С Зоей работать оказалось не просто. Будучи сама очень способным специалистом высокой квалификации, она требовала того же без снисхождения и от других. После каждой, даже самой незначительной ошибки, после разговора с Зоей, я чувствовал себя круглым идиотом. Потом я понял, что она никого оскорблять не собиралась, просто у неё была такая манера говорить, как бритвой резать.
Начальником отдела ЭВМ вычислительного центра работал капитан Александров. Это был высокий, подтянутый, щеголеватый офицер. Всегда одетый с иголочки, отутюженный, он носил до блеска начищенные сапоги и специально пошитые модные галифе. Когда он отвечал на наши вопросы и выслушивал жалобы на задержки работ из-за частых остановок машины, то смотрел с каким-то ироническим прищуром весёлых глаз. Своим внешним обликом он напоминал мне белогвардейского офицера, какими я их представлял себе по советским кинофильмам. Только стека не доставало. Он был тогда ещё совсем молодым, но уже занимал должность подполковника. Скоро ему должны были присвоить звание майора.
Другим офицером, с которым нам приходилось часто общаться, был начальник отдела программистов, не запомнил его фамилии. Тоже совсем молодой человек и полная противоположность Александрову: среднего роста, начинающий полнеть, форма сидела на нём так, как будто он надел её в первый раз. На круглом лице светились сквозь стёкла очков добрые близорукие глаза. В отличие от Александрова, программист носил ботинки и форменные брюки. Он был в звании подполковника. Зоя говорила, что он очень грамотный и умный, хотя я видел, что ей больше нравится Александров.
После работы деться было просто некуда: кино, застолье, прогулки в сухую степь. Поэтому после работы, в гостинице производственная деятельность не прекращалась. Строили графики, обсуждали спорные вопросы. Наши работы в вычислительном центре не имели прямого отношения к пускам ракет. И хотя мы принимали активное участие в анализе пусков, все же мы воспринимались не как участники, а скорее, как наблюдатели событий. Сотрудники КБ относились к нам уважительно-иронически: "Наука! У неё свои проблемы. Но всё-таки хорошо, что наука присутствует при реальных пусках". Грушинцы в шутку говорили: "Чаще приезжайте и привозите по больше красивых девчонок".
С Александровым и с офицерами, отвечающими за секретность, вечно велись дискуссии о том, что секретно, а что - нет. Наши ленточки с тучей цифр: команды управления, крен, высота, скорость, мы считали не секретными. По нашему мнению, что-нибудь о ракете и комплексе вооружения по ним узнать было просто невозможно. Даже по графикам скорости и координатам движения ракеты, по нашему мнению, без указаний, что это за параметры (расшифровок), разобраться, что это такое, было немыслимо.
"Секретчики" утверждали, что хороший специалист легко разберётся во всем: узнает маневренные возможности, вычислит дальность действия ракеты. Поэтому нужно всё засекретить. Сотрудники КБ отвечали, что в этом случае работать будет трудно и медленно, и вообще, степень секретности определяет исполнитель. "Дай вам волю, вы бы всё рассекретили", - сердились наши оппоненты.
"А слово "Оса", тоже секретное?" - однажды спросила "секретчиков" Морозова, девчонка из НИИ-20, небольшого расточка, черноволосая, живая, как ртуть. "Конечно", - не задумываясь, отвечали "секретчики".
"А если меня, вдруг, укусит в нос оса, и я громко крикну при иностранцах: "Ой, оса!" - то меня посадят?" - продолжила с серьёзным видом разговор Морозова. Ответ был такой: "Само по себе, слово "Оса" не секретно, оно секретно только тогда, когда означает ракетную систему". "Как в разговоре отличить, что я имела в виду, ракету или насекомое", - продолжала издеваться Морозова...
На Эмбе в знойной степи с грохотом, одна за другой, в небо уходили ракеты. Шло жаркое лето 1966 года от рождества Христова... Мир был прекрасен, а жизнь полна чудес!.. Осенью я женился на Зое Орловой.
Свободное копирование
