Всем подразделениям очень часто приходилось нести караульную службу. Особенно тогда, когда происходило резкое уменьшение личного состава, способного носить оружие. Это происходило всякий раз после увольнения в запас «стариков». А новобранцы еще не приняли присягу и не прошли курс молодого бойца, поэтому в караулы ходить не могли. Перед разводом всем выдавали по счету боевые патроны, по два автоматных рожка. Сдавали патроны тоже по счету. Самые хорошие посты находились в помещениях. Но не у штаба полка или у знамени. Там приходилось быть все время начеку, под неусыпным оком начальства, которое оценивающим взглядом рассматривало сапоги, заправку гимнастерки, правильность отдачи чести.
По уставу караульной службы часовой должен два часа стоять на посту, два часа бодрствовать в караульном помещении и два часа спать. Караул нес службу сутки. Разве за два часа выспишься! Поэтому мы договорившись друг с другом, стояли по четыре часа. Командиры смотрели на это нарушение сквозь пальцы. Наружные посты были как внутри части, так и на отшибе: на складах боеприпасов, на стрельбище. Летом там было прекрасно: солнышко, свежий воздух, зелень, никакого начальства. В армии я привык к одиночеству в непрерывной разноликой толпе, в «коллективе». Я умел отрешиться и чувствовать себя как бы наедине. Но иногда хотелось настоящего уединения. Расхаживая вдоль стены склада с автоматом на плече, можно было поразмышлять. Особенно было о чем подумать на первом году службы.
Я вспоминал Иру. Один внутренний голос мне упрямо говорил, что с этой проблемой покончено, нужно раз и навсегда эту историю позабыть. Я соглашался. Другой внутренний голос утверждал, что забывать ничего нельзя, что нужно разобраться, хотя бы для того, чтобы еще раз не ошибиться. Ирка предательница, она нанесла удар в спину в самый тяжелый для тебя момент жизни, говорил второй голос. Да и она сама это понимала, оно же сама назвала себя «стервой»! Третий голос нашептывал, что Ирка просто молодец. Большинство женщин думает о себе, о своем счастье, удовольствии. Вот Анна Каренина ради себя, своей страсти к этому животному Вронскому бросила ребенка. Разве так можно поступать?! А сколько женщин разводятся! И даже если они оставляют детей у себя, детям несладко без родных отцов. А Ира думала о детях, даже о будущих! Замечательная девушка! «Что толку, что замечательная, ты-то тут теперь причем! Все забудь!» - рычал первый голос.
Пока голоса спорили между собой, я внутренне протестовал против своего еврейского менталитета, которому нужно было обязательно до всего докопаться и разложить все по полочкам.
«Лучше бы смотрел под ноги. А то залезешь в лужу и промочишь ноги. Голенища ведь худые, как всегда!» - напоминало мое солдатское «я», внимательно прислушиваясь к внутренним голосам.
Когда нас сменяли на посту, и смена возвращалась в караульное помещение, первым делом все ставили оружие в пирамиду. Надо было не забыть вытащить патрон из патронника автомата. Дело в том, что некоторые посты находились в уединенных местах. В безлунную ночь все погружалось в кромешную тьму… Только шелест листьев. Становилось страшно. Я загонял патрон в ствол и ходил с автоматом наперевес. Позже, из разговоров, я узнал, что так делали все, даже если потом они сладко засыпали на бочке с песком у противопожарного щита в кромешной темноте под шелест листьев. Если на улице был мороз или хлестал дождь, смена подсаживалась к печке греть, скрюченные от холода руки и сушить портянки. Запах в караулке был не очень парфюмерный. Потом «старики» садились играть в домино, а молодым находили работу по уборке помещения и мытью посуды.
Наконец, проходили два так долго тянувшихся часа. Разводящий сержант будил отдыхавшую смену. Они спросонок, как призраки, бродили по караулке, тыкались во все углы, в невменяемом состоянии разбирали оружие и уходили на посты. По дороге они окончательно просыпались.
Мы ложились спать на их места. Если были одеяла, то я укрывался с головой, отгораживаясь от всего мира. Если одеял не было, то я расстегивал хлястик шинели и тоже укрывался с головой. Хорошее это изобретение - шинель русского солдата. Было не очень приятно, когда на улице лил дождь. Шинель тогда насквозь промокала. Но это тоже было не страшно, зато она - тёплая. Нагрелась у печки.
Я засыпал. Во сне являлись призрачные видения. Наша квартира на Ордынке, потом возникла знакомая улица, недалеко от Централ Парка. Иногда я видел грустное лицо мамы. Она смотрела на меня и спрашивала взглядом, как тебе там? Изредка во сне появлялся силуэт девушки, черты лица трудно было различить, но я знал, что это Инна. То я сижу за партой и с ужасом вижу, что «Бочка» останавливает ручку напротив моей фамилии, а я не решил домашнее задние. Кошмарный сон! То я нахожусь на заводе, только что закончил сверлить и разворачивать отверстия. Горд неимоверно. Это самые главные силовые крепления крыла. Подходит контрольный мастер Завороцкий. Проверив отверстия, он говорит, что они запороты, и узел уйдет в брак. Я просыпаюсь в холодном поту. Вот повезло, это только сон! Поворачиваюсь на другой бок. Уснуть не могу. Скоро смена караула.
Иногда нас посылали в караул на дивизионные посты. Они находились в самом центре города. Охраняли штаб дивизии, комендатуру, прокуратуру и что-то еще. По улицам ходили люди в штатском. Я совсем от этого отвык. Проходили мимо молодые девчонки. Это возбуждало. С наступлением темноты загорались окна домов. За занавесками двигались тени. Там шла жизнь. Я вспоминал, как заглядывал в праздничные окна в Нью-Йорке. Здесь все было по-другому. Свет в нижних этажах был потушен. Над городом через столько лет после войны все еще тяготели ее последствия и память о ней.
Служба шла своим чередом… Наступила осень 1957 года, 23 ноября. Я стоял на железнодорожной платформе, нагруженной углем, с совковой лопатой в руках, в теплом солдатском бушлате. Моросил мельчайший, как водяная пыль, дождь. На эту товарную станцию я прибыл больше года назад. Сегодня день моего рождения. Мне исполнилось двадцать лет. Можно подводить первые, предварительные результаты, достигнутые в жизни.
Я окинул взглядом платформу, она была почти пуста, лишь кое-где лежали небольшие кучки угольной крошки. Работа подходила к концу… В армии оставалось служить еще два года.
24 августа 2003 года.
Свободное копирование
