Бабушка

XI. Бабушка

   Бабушку, Александру Евгеньевну Кашкину, тетушку моей матери, я стала помнить в то же время, как и деда.

   Нас водили тоже в детстве с нею здороваться. Она сидит в своей угольной на диване так прямо, хотя вокруг нее много подушек, вышитых и шерстями, и шелком, и бисером.

   Угольная комната довольно большая и четырехугольная: она меблирована просто, и мебель обита ситцем с узором a grands ramages (крупными разводами (фр.)). Перед диваном большой овальный стол красного дерева, и по его сторонам стоят чинно кресла в два ряда; перед дверью, которая ведет в бабушкину спальню, стоят ширмы из черного дерева, в верхней части ширм стекла, на которых нарисованы китайские фигуры и беседки. По углам комнаты этажерки с фарфором и разными вещицами; у окна большая клетка и подставка с шестом для ее белого какаду; он всегда тут сидит со своим желтым хохолком и черным носом. На окнах маленькие ширмочки с малиновыми стеклами, которые бросают розовый свет на все предметы и лица; в комнате не очень светло от больших зеленых драпри.

   Итак, бабушка сидит очень прямо на диване, подле нее на подушке спит Амишка, ее любимый белый шпиц, презлой: нагнешься здороваться к руке бабушки, а он рычит. Фиделька, ее белая болонка, лежит, свернувшись, на круглой скамеечке у ног своей госпожи.

   Бабушка всегда в туалете, платье шелковое, больше все стального цвета, или очень темное, на плечи накинута кацавейка бархатная с меховой опушкой - она всегда зябла и была очень слабого здоровья. Чепец на бабушке тюлевый, оборка умеренная, бант из газовых цветных лент на своем месте над оборкой, один кончик падает непременно за оборку, другой едва ее касается, фальшивые букли глянцевито группируются на висках мелкими невисячими буклями, бриды газовых лент от чепца пущены свободно и не завязаны.

   Лицо у бабушки не то важное, не то строгое, выражение немного вопросительное, нос очень длинный, черты лица резки, брови очень черны и тонки. Она всегда румянилась, и подле нее на круглом столе стояла коробочка с пудрой, она часто пудрилась и потом утирала пудру батистовым платком или шкуркой из пузыря, которую для нее всегда дома выделывали.

   Нам очень скучно у бабушки; она делает свои замечания, на кого кто похож. Она любила Анночку, мою сестру, говорила, что она в Кашкиных. Мы всегда выжидали, когда внимание бабушки перейдет от нас на другой предмет, и это немедленно случалось; кто-нибудь приедет, войдут гости, мы низко приседаем и сейчас же удаляемся в гардеробную к фрейлинским девушкам, так звали Авдотью и Настасью, двух старших горничных бабушки.

   Гардеробная была большая светлая комната с горшками герани, бальзаминов и жасмина по окнам, с белыми занавесками; по стенам стоят высокие шкафы, на шкафах картонки, корзины, болваны для чепцов. Посреди комнаты большой круглый стол со всеми швейными принадлежностями; тут и подушечки с булавками, старые бомбоньерки с разноцветным шелком, непременно тоже картинки мод и обрезки ситца, коленкора, шелковых материй, лент и кружев. Эти лоскутья именно и привлекали нас в гардеробную.

   Пока няня болтает с Дуняшей и Настей, мы роемся в этих шелковых тряпках и глядим картинки мод; затем нас щедро наделяют этими лоскутьями для наших кукол; наберешь эти сокровища в фартучек и удаляешься уже коридором восвояси с сердцем, исполненным блаженной радости. И какими они нам казались добрыми, эти щедрые благодетельницы!.. Мы в особенности любили Дуняшу: точно она какая-нибудь предобрая классная дама: вероятно, наше детское воображение производило ее так нелепо в этот чин потому, что она носила всегда коричневое шерстяное платье с пелериной и белый отложной воротничок и рукавчики, точно институтский мундир. Она не носила чепцов, сзади жидкая коса заплетена и разложена корзиной под высокий гребень, спереди на висках волосы кольцеобразно придерживаются тоже двумя боковыми гребеночками; невысокая, худая, с подвижным, немного хитрым выражением лица. Она была тоже отличная актриса в своем роде, проникнутая важностью своего амплуа, приближенного и доверенного лица ее превосходительства фрейлины Кашкиной: она жила с бабушкой в Петербурге во дворце, когда бабушка была при дворе. Настасья была высокая, полная, степенная, ходила в ситцевом платье и в черном фартуке, носила шелковые косынки на голове, щеголевато умела их повязывать; лицо у нее было доброе, глаза внимательные и смеющиеся, она делала все не спеша, а между тем работа спорилась у нее под руками.

   Самая тесная дружба связывала Дуняшу с Настей, ни тени соперничества и полная гармония на пути общей деятельности и своих обязанностей относительно их госпожи: привязанность их к фрейлине была безгранична. Они обе остались сиротками, с раннего детства не имели ни семьи, ни родных, и это способствовало слиянию их личных интересов с интересами их господ. Они всегда говорили друг другу "вы", и остальные люди в доме говорили им тоже "вы", когда к ним обращались, и они пользовались в доме некоторым авторитетом и почетом.

   Теперь оставлю мои младенческие воспоминания о бабушке и буду рассказывать о ней больше со слов моей матери.

   "Тетушка заменила нам мать, - говорила моя матушка, - папенька умел ценить ее о нас попечение, и мы любили ее и старались окружать ее полным уважением. Надо было угождать ей: она была строга насчет этикета. Я и сестра Катенька, мы были очень живы и ветрены, и нам иногда от нее доставалось. Наташа была ее любимицей, она вела себя степенно и благоразумно и обладала большой находчивостью во всех светских положениях - это было у нее врожденное.

   Тетушка была совершенная grande dame (большая барыня (фр.)), имея тот такт, который облегчает светские обязанности, но основанием этого такта не была одна только сухая привычка к этикету; напротив того, она вносила в светские отношения большое количество снисходительности к ближнему, полное отсутствие эгоистических движений и великую заботу о тех, кто ее окружал. И добрая она была для нуждающихся, ее кошелек всегда был открыт для друзей, всегда рада была она помочь, утешить подарком больную, развлечь страждущего. Она сильно увлеклась на этом пути, и житейская мудрость ей была всегда непонятна. В денежных делах она была слишком доверчива; папенька старался оберегать ее от ошибок в этом отношении, но всегда бесплодно: она осталась легкомысленна в этом смысле до конца дней своих и очень расстроила свое состояние.

   Она была искренне и всецело привязана к императрице Марии и ее августейшей семье. Живя у нас в Москве, она сердцем и мыслями была в Петербурге. Тетушка помнила императоров Александра I и Николая I еще великими князьями, она особенно нежно любила их августейшую сестру, Александру Павловну, которая, вероятно, отвечала ей тоже своим милостивым вниманием и расположением. Эта великая княжна, когда прощалась с тетушкой, подарила ей свой портрет на память; мы всегда видели его в тетушкином кабинете над ее письменным столом и любовались этой красавицей. Судьба Александры Павловны представляла цепь каких-то недоразумений по поводу искательства ее руки многими державными женихами. Она выдавалась красотой из всех своих сестер, говорили, что императрица Екатерина желала выдать ее за Густава-Адольфа, короля шведского, но это не состоялось, затем явился принц Дармштадтский искателем ее руки. Тогда последовала поездка великой княжны Александры Павловны за границу, и тетушка была в свите ее высочества в качестве фрейлины, но и это сватовство не повело к свадьбе. Наконец великая княжна Александра Павловна вступила в супружество с палатином Венгерским и скончалась в молодых летах в 1801 г. Этот год был тяжелым годом для ее царственной матери, которая перенесла много утрат в течение его. Тетушка пережила все эти горести подле своей государыни, будучи близкой к тогдашним событиям.

   Тетушка вспоминала часто Гатчину и то, как милостива и малотребовательна была императрица Мария относительно их служебных при ней обязанностей. Она говорила, что они, т. е. фрейлины, при ее дворе боялись только одной из ее статс-дам. Вот рассказ из жизни их в Гатчине в молодости тетушки.

   "Это было летом, двор жил в Гатчине. Фрейлинам был отведен для помещения павильон в саду. Мы жили там под надзором одной весьма почтенной и строгой статс-дамы. Она была уже преклонных лет и требовала от нас, чтобы мы очень рано ложились спать; это очень нас стесняло, прелестные июньские вечера мы должны были проводить в комнатах. Раз как-то вечером она, по обыкновению, выразила нам надежду, что мы ляжем спать, следуя ее примеру: она в это время раздевалась и ложилась в постель. Что делать! Нам следовало бы послушаться, но мы были молоды, нам так хотелось подышать вечерним воздухом в прелестном саду гатчинского дворца. Прождав несколько времени, пока старушка перестанет кашлять, и убедившись, что она спит, мы накинули на голову косынки и тихо гурьбой вышли из павильона. Мы надеялись погулять по аллеям и вернуться так же тихо, как ушли; она и подозревать не будет нашего отсутствия.

   Мы гуляли с полчаса, когда с нами случайно встретились великие князья; мы остановились и разговаривали с их высочествами недалеко от павильона. Вдруг оттуда раздался вопль, крик - звали на помощь!., всем пришло в голову, что павильон горит. Мы бросаемся туда, и великие князья с нами. Когда мы вбежали в павильон, то сейчас увидали, что наши опасения насчет пожара неосновательны - ни дыма, ни запаха гари, но крик продолжался, и кричала наша почтенная старушка. Мы вошли в ее комнату; она стояла на середине в ночном костюме, с испуганным лицом и указывала на свой ночной чепец, который лежал на полу. Женская прислуга сбежалась на ее крик, стояла не менее испуганная, и никто не осмеливался коснуться чепца. Тогда один из великих князей поднял этот чепец, и что ж бы вы думали? - в его широких оборках запуталась и билась огромная летучая мышь - это она наделала всю тревогу. Окно в комнате, где спала статс-дама, оставалось открытым, лампада горела перед образом, летучая мышь влетела на ее свет и упала прямо на голову спавшей; она проснулась и, спросонья не отдавая себе отчета, в чем дело, могла только сорвать с головы чепец, бросить и начать кричать".

   В Москве фрейлина Кашкина пользовалась общим уважением, и ее покровительство в свете имело большое значение для ее племянниц Оболенских. Она сначала вывозила двух старших дочерей князя Петра Николаевича, затем, когда они вышли замуж, она опять появилась в высшем кругу московского общества с двумя меньшими княжнами, Варварой и Натальей.