авторов

1427
 

событий

194041
Регистрация Забыли пароль?

Дедушка

17.05.1795
Богимово, Калужская, Россия

Князья Оболенские и их родственники

IX. Дедушка

 

   Дедушку, отца моей матушки, князя Петра Николаевича Оболенского, я начала помнить с 1833 года; ему было тогда более семидесяти лет.

   В 1833 году мои родители, Алексей Владимирович и Варвара Петровна Прончищевы, ездили за границу и меня брали с собой, как старшую из нашей семьи, а мне было четыре года. Это путешествие на воды в Германию было предпринято ради тетушки моей, княжны Натальи Петровны Оболенской. Она была тогда девица лет 23-х, очень болезненна, и мы провели с ней зиму в Дрездене, весну и лето в Карлсбаде и Франценсбаде. Лечение водами ей помогло, и мы в начале ноября вернулись в Москву прямо в дом дедушки.

   Я помню довольно ясно этот наш приезд в Москву. Мы сидели в большой четвероместной карете, с тетушкой, с матушкой и няней, ехали долго по улицам; кто-нибудь из сидевших в карете непременно называл, по какой улице мы едем, или же все вдруг их называли, церкви то же самое, - и все крестились, и мне вел: ли креститься. На конце мы повернули в большой двор, и карета наша подкатилась к крыльцу большого двухэтажного дома. Дверцы кареты отворились, меня первую передали кому-то на руки и понесли по лестнице; помню много лиц в передней; затем большую высокую комнату и опять много лиц; меня поставили на стул, и няня меня придерживает, ноги у меня слабы от дороги, и я едва стою. Однако я вижу в этой большой комнате впереди всех старика с белой как лунь головой, он принимает в свои объятия моих родителей, тетку; меня к нему подносят, он целует меня в голову; затем от него мы переходим все в объятия высокой худой дамы в чепце с широкой оборкой и с буклями. Позади старичка стоит полная женщина в кокошнике и красном сарафане, у нее на руках две маленькие девочки. Все, кто в этой комнате, целуются и обнимаются, потом исчезают в боковую дверь. Тогда няня несет меня сначала по коридору, затем опять по лестнице; за нами идет женщина в кокошнике с девочками на руках, наконец, мы опять в светлой большой комнате с тремя детскими кроватками. Меня сажают на диван, где и девочки очутились подле меня с женщиной в сарафане: девочки были мои сестры, которых оставили у дедушки, пока мы были за границей, а женщина - наша добрая кормилица Агафья, которая выкормила моих обеих сестер. Она плакала от радости, что господа вернулись домой.

   Мы прогостили на этот раз недолго в Москве и уехали в наше калужское имение, но в течение последующих лет часто ездили в Москву и гостили у дорогого моего деда.

   Я хорошо помню этот дом[1] дедушки, большой, в два этажа, между улицей и домом двор, позади дома сад с аллеей из акаций по обеим его сторонам. Дом разделялся большой столовой на две половины: одна половина называлась князевой, другая - фрейлинской. Точно так же люди в доме, то есть лакеи, кучера, повара и горничные, равно как лошади, экипажи, носили название княжеских и фрейлинских; это оттого, что тетушка моей матушки, фрейлина Александра Евгеньевна Кашкина, жила в доме деда и была там полной хозяйкой. Дедушка был вдов, и эта сестра его жены воспитала всю его семью, заменила его детям их покойную мать: в доме деда фрейлина пользовалась большим почетом, и в Москве все ее уважали, и она занимала по своему званию фрейлины весьма видное положение.

   Александра Евгеньевна Кашкина (родилась 21 мая 1773 года, умерла 7 января 1847 года) была сестра княгини Анны Евгеньевны Оболенской (родившейся 2 октября 1778, умершей 11 июня 1810 года), покойной супруги моего деда. Обе они были дочери генерал-аншефа Евгения Петровича Кашкина, который при императрице Екатерине II был наместником в Туле. Александра Евгеньевна была фрейлиной императрицы Марии Феодоровны.

   На бабушкиной половине был всегда парад; в ее распоряжении была лучшая часть дома, у нее всегда были посетители. Дедушка же имел свои небольшие покои, над которыми был устроен антресоль для детей. Светской жизни князь дедушка не любил, он в миру вел совершенно иноческую жизнь, соблюдал посты и никогда не появлялся ни на каких общественных гуляньях или в театрах. В клуб он никогда не ездил, в карты не играл, ложился почивать очень рано и так же рано вставал; всякий день гулял пешком, выезжал к обедне и после делал визиты родным или самым близким знакомым, в которых принимал участие. Дедушка кушал всегда на своей половине в своей маленькой гостиной, семья же - в столовой, и во главе стола - бабушка фрейлина, когда она здорова. Я очень помню этот большой стол, за который не садилось менее пятнадцати и даже до двадцати человек, когда мы гашивали у дедушки. Подле бабушки всегда сидели почетные гости, дяди, тетки, мои родители, затем одна бедная вдова с дочерью, живущие всегда в доме, Лизанька-сиротка, которую бабушка взяла на свое попечение, и мы, внуки, между ними в конце стола.

   Когда скушают жаркое, перед пирожным, дверь из маленькой гостиной отворяется и появляется дедушка. Как сейчас его вижу: он был среднего роста, хорошо сложен, не худ, очень бодрый и прямой. Волосы белые, точно серебряные, довольно длинные, зачесанные назад над высоким лбом, лицо, гладко выбритое, и старческий румянец на щеках жилками. Черты лица мелкие, профиль легкий, но не классический, большие глаза под белыми бровями светятся кротостью. Улыбка редкая на этом лице, но искренняя, и в мысль не могло никогда прийти, что она перейдет в насмешку. Дедушка за столом являлся всегда в синем фраке со светлыми пуговицами, камзол или жилет белый пикеевый, очень низко опущенный за талью, белый высокий батистовый галстук, на шее орденский крест (не помню, св. Анны или св. Владимира). Дедушка прежде всего подойдет к концу стола, где сидит бабушка, и там поговорит со всеми, затем обходит весь стол, всякому скажет доброе слово. С нами любил иной раз шутить следующим образом: у него под полой фрака спрятана салфетка с предварительно завязанным на одном ее конце узелком, он подойдет, бывало, сзади стула, спросит что-нибудь, чтобы занять внимание, а пока ему отвечаешь, он невзначай возьмет салфетку за узелок из-под фрака и кончиком пощекочет прямо в ухо. Обернешься и не понимаешь, в чем дело, а он старается сохранить серьезное лицо, но кончается всегда смехом, и он остается доволен. Он, дорогой, всегда был нами доволен, а мы - им.

   Кроме родных и самых близких, князь редко кого принимал, все почетные гости стремились на фрейлинскую половину, но мы, его внуки, - мы царили в его кабинете. Наши родители утром еще почивают, а мы с няней сходим вниз с антресолей и в коридоре против князевой спальни спрашиваем его старого лакея Максима[2]: "Можно ли войти?" Если дедушка умылся и уже Богу помолился, то нас впускают к нему.

   Дедушка сидит в пестром бухарском халате в вольтеровских креслах с высокой спинкой и заюлит часы, коих бесчисленное множество наставлено перед ним на столе. Поздороваемся мы с ним и сейчас же требуем, чтобы часы с кукушкой куковали, - и часы кукуют, и затем табакерка с музыкой играет для нас. По углам его кабинета стоят этажерки со стеклами, на полках масса фарфора: чашки, игрушки, куклы, собаки и разные зверьки. Помню фарфорового монаха в рясе и клобуке, который несет на спине сноп соломы, откуда торчит женская головка; помню качающихся китайских мандаринчиков: дедушка ставил их против нас, и они должны были нам кланяться; затем щелкушка, - безобразный старик, точенный из дерева, должен был грызть нам орехи. Можно себе представить, как нам весело было у дедушки!

   Он тоже часто дарил нам игрушки, чашки, на которых золотыми буквами было написано: "Катенька, кушай и помни", или Анюта, или Юленька (он на фабриках нарочно заказывал эти чашки с именами своих внуков и внучек). Дедушка пользовался таким нашим доверием, что куклы наши должны были поочередно спать в его шкапах, а игрушечные кареты ставились в его гостиной под диван, как в каретный сарай. Матушка рассказывала, что в детстве он их так любил и баловал, что они бегали к папеньке выплакивать горе, если гувернантка их наказывала.

   Пока на фрейлинской половине в гардеробной у тетушки кроили для старших сестер бальные платья, у князя в кабинете няня Денисовна кроила для его младших детей платьица и рубашечки. Он вникал во все подробности их детских нужд и потребностей, как самая заботливая мать; вообще, его жизнь принадлежала всецело его семейным обязанностям. Матушка говорила, что он их иногда и пожурит за шалость, но дети относились к отцу доверчиво, ничего от него не скрывали, и между ними всегда была полная гармония. Матушка моя была нежно привязана к своему отцу и сохраняла в течение всей своей жизни неизгладимое воспоминание о его кротости, любвеобилии и мудрости, не суетной, а именно той мудрости нравственной, на которой лежит благодать Божия.

   Князь Петр Николаевич Оболенский был два раза женат. Первая его супруга, княгиня Александра Фаддеевна, была урожденная Тютчева. Дети от нее - Николай и Мария. Князь Николай Петрович Оболенский был женат на княгине Наталье Дмитриевне Волконской. Княжна Мария Петровна была замужем за Сергеем Борисовичем Леонтьевым. От второй супруги, Анны Евгеньевны, урожденной Кашкиной (+1810 г.), у князя Петра Николаевича осталось 8 человек детей. Из них старшие были: Евгений, Константин, Екатерина, Александра. Меньшие дети - Варвара, Наталья, Дмитрий, Сергей. Евгений был декабрист, Константин был женат на Авдотье Матвеевне Чепчуговой. Она воспитывалась в одном из петербургских институтов, была очень богата, перешла в католичество и умерла в Италии в католическом монастыре. Дмитрий женат на А.Т. Ефремовой, Сергей - на А. Анд. Бочкаревой; Варвара замужем за Владимиром Алексеевичем Прончищевым, - моя матушка. Впоследствии она была начальницей малолетнего отделения обер-офицерских сирот в Москве и служила тридцать пять лет в ведомстве императрицы Марии (+16 июня 1888 г.). Екатерина - за А.В. Протасовым, Александра - за А.И. Михаловским, Наталия - за тайн<ым> сов<етником> князем А.П. Оболенским, попечителем Московского университета (1817-1825) и затем сенатором, служившим в московских департаментах сената, и почетным опекуном Московского воспитательного дома.

   Овдовев в другой раз, дедушка князь П.Н. Оболенский остался с весьма большой семьей на руках. Тогда именно его свояченица и переехала на житье в его дом. Очень может быть, что их вкусы и характеры были различны, но между тем они жили друг с другом в духе мира и доброжелательства: князь относился к свояченице с утонченной вежливостью (courtoisie), оберегал ее интересы пуще своих в его доме. Он умел мирить все споры и недоразумения кротостью и терпением: и чада, и домочадцы жили привольно в его доме, и его управление семьей было истинно мудрое, ибо оно не чувствовалось управляемыми.

   Не следует, однако, думать, чтобы князь был просто добряк, который довольствовался бы тем только, чтоб не притеснять окружающих, нет! - в нем были нравственные силы выше уровня обыкновенных человеческих добродетелей, а главной и выдающейся чертой его характера была искренность, которой он руководился на пути своей жизни. Надо тоже удивляться, с какой простотой и смирением вел он иноческую и целомудренную жизнь посреди суетного московского общества.

   У него в доме не было никаких вельможных затей, все было просто и патриархально; и дышалось легко, и настроение было любовное и веселое. У Оболенских всякий встречал привет; вечеров и обедов не давали, а принимали всех, что называется, запросто; семья была большая, родных много, было всегда шумно и весело без официальных приглашений. Несмотря на отсутствие блеска в доме Оболенских, в Москве все любили князя Петра Николаевича: он пользовался даже особым доверием в обществе. Мягкость его характера привлекала к нему, а искренность чувствовалась глубоко, хотя, может быть, и безотчетно: всякий приходил к нему за советом, делил с ним радость или горе. Для князя не существовала пословица: "Чужую беду руками разведу, а к своей и ума не приложу"; он горячо принимал к сердцу невзгоду ближнего, будь то беда вельможи или вдовы, бедной соседки - для каждого был отклик в его любвеобильной душе. И много добрых дел оставил он после себя в памяти людей. Расскажу одно из таких дел его.



[1] Дом князя Петра Николаевича Оболенского был в Москве под Новинским в приходе Покрова в Кудрине.

[2] Этот Максим ходил всегда в длинном коричневом сюртуке с косою в кошельке на затылке, и вся личная прислуга князя, его старики, носили косы.

Опубликовано 18.03.2021 в 15:30
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Юридическая информация
Условия размещения рекламы
Поделиться: