Моя сестра была замужем за Александром Ивановичем Полетикой. Будучи уж немолода, она решилась выйти за старика 55 лет, вдовца, у которого были уже две замужние дочери. Он, казалось, был добрый, честный и прямого характера человек; но впоследствии оказалось, что, будучи с детства избалован, живя постоянно в деревне, без хорошего общества, он был и чудаком и страшным эгоистом, следственно, никогда не мог ни понять, ни оценить добрых качеств сестры моей, которая много страдала и, наконец, умерла преждевременно, вследствие его несправедливостей и страшных огорчений. Сестра до смерти своей не могла привыкнуть к его странностям. Он обедал всегда в двенадцать часов и ни для кого на свете не переменял этого часа. Быв большим гастрономом, любил приглашать к себе знакомых особ, как, например, князя Репнина или графа Строганова, но и они должны были обедать у него не иначе как в двенадцать часов.
Заводил сам все часы свои в назначенные минуты и этого занятия не оставлял ни для кого на свете и ни для каких причин. Был всегда страшным спорщиком и спорил иногда до настоящей ссоры; впрочем, раз он удивил нас своим поступком. Споря с одним молодым человеком и родственником своим, он, наконец, рассердясь, сказал ему: "Вы, молодой человек, ничего не знаете!" А тот на это отвечал ему поспешно: "А вы, старый человек, что и знали, то забыли". Александр Иванович, пораженный таким смелым и неожиданным ответом, вместо того чтобы больше рассердиться, бросился его обнимать.
Обыкновенно, когда за обедом кушанье было приготовлено по его вкусу, он призывал повара своего и говорил ему: "Кузюшка, сердце мое, дай ручку поцелую". Тот пресерьезно отвечал всегда: "Не надо руки, дайте рюмку водки", -- и он давал ему. Это повторялось почти всякий день. Он боялся очень лошадей, и когда въезжал на гору, то, страшась, чтобы лошади не остановились, высовывался из окна и умолял кучера, называл его душкой, голубчиком, другом, чтобы только ввез на гору; но, въехав, он переменял тотчас тон и кричал: "Проклятый раб! Вези так, как я велю!" Причудам его не было конца.
Имея слабое зрение, он обыкновенно сидел в гостиной и, надев очки, пресерьезно вязал чулок или плел филе из разного шелку или делал меледу. А при всем этом, надо сказать, что он был не глуп, рассуждения его были так здравы и так иногда поучительны, что нельзя было не удивляться его странностям. Екатерину II он любил страстно и никогда не мог говорить о ней равнодушно,-- до того, что возненавидел одного из братьев моих и не мог простить ему во всю жизнь, что тот как-то похулил ее. У него был младший брат, Петр Иванович, который, будучи уже два раза посланником в Америке и потом несколько лет сенатором, продолжал ежемесячно присылать ему, как старшему брату, записи своих расходов. Если не успевал сам этого сделать, то приказывал своему камердинеру, и Александр Иванович, получа их и надевши очки, пресерьезно их прочитывал.
Петр Иванович Полетика в своем роде был не менее его оригиналом. Приезжая иногда в Малороссию, он проживал обыкновенно у брата. Будучи очень худ и бледен, он вечно был на диете, в жаркие дни носил всегда курточку из демикотону и с маленькой трубочкой во рту ходил скорыми шагами для моциону перед окнами дома. В это время Александр Иванович, смотря из окна, всегда говорил: "Посмотрите, как наш башмачник разбегался!"
Однако ж в первый день приезда средний брат являлся к нему, как почетный попечитель училища, со всеми учителями, в мундире и во всем параде, с рапортом и пресерьезно подавал его ему, как сенатору. Тот также с большою важностью принимал его рапорт и раскланивался важно, как следует сенатору. Но, выйдя в другую комнату, Александр Иванович тотчас же говорил ему: "Эх ты, башмачник!" И Петра Ивановича это очень забавляло.
Нельзя было без смеха видеть, как камердинер Петра Ивановича всякое утро являлся к нему босым, чтобы показать, что у него руки и ноги чисто вымыты; тогда он сажал его подле себя и во время своего туалета заставлял читать "Историю" Карамзина.
Свободное копирование
