В последующий, как воскресный, день, были мы все в соборе у обедни, и г. Дуров раздобрился так, что зазвал меня и некоторых из наших городских к себе обедать. Обхождение его со мною становилось от часу ласковее и благосклоннее, и если бы все так было, то, по видимому, можно б было ним с ним сладить и ужиться вместе. Однако, сие недолго продолжилось, и я скоро заприметил, что была ему до меня особая надобность, и нужно было мое пособие. Замышлял он чрез несколько дней отправиться в Петербург, чтоб лично, если можно будет, донесть государыне о состоянии ее волостей и испросить от ней на некоторые затеваемые им вещи разрешения. Прежние командиры мой имели обыкновения представлять государыне о всех таких вещах, на которые нужно было им разрешение от императрицы, некоторого рода в поллиста написанные краткие записки, на которых государыня своеручно и писывала, что ей в ответ было угодно. Сему примеру хотелось подражать к нашему г. Дурову. Но как сочинить оные сам он далеко был не в состоянии, а потребно было к тому более смысла и умения, нежели сколько он имел, то и хотелось ему воспользоваться в сем случае моими знаниями и способностями, и дабы удобнее меня к тому преклонить, то, по лукавству своему, и начал он меня заранее к тому ласками и благоприятством своим задобривать и во время прогулок наших с ним по садам и другим местам, издалека меня к сей новой работе приготовлять и дружелюбным образом мне предлагать, нельзя ли мне принять на себя сего труда. Для меня было сие безделицею, но мне больно было, что тут действовало коварство утонченное, и что он хотел моим знанием воспользоваться, а после все взять на свои счет и чужим разумом блеснуть пред государынею. Приметя сие, я было сначала поотмалчивался, но, при многократном повторении его вопрошаний, нечего было мне наконец делать, и я принужден был согласиться и на сие и взять на себя сию комиссию, и более для того, чтоб скрыть истинное мое намерение иттить в отставку, а более, чтоб отказом своим не раздражить сего злобного человека и не подвигнуть к причинению мне какого-нибудь вреда. Он очень доволен был моим обещанием; и я не преминул к тому приступить и, потрудившись утра два, так оные смастерил, что г. Дуров был сочинением моим очень доволен и благодарил меня даже за оное, говоря, что нельзя быть им лучшим.
Чрез неделю после сего, прожитую у нас с ним в добром согласии, мире и тишине, и начал он действительно к отъезду своему в Петербург сбираться. Но наперед хотелось ему некоторые наши волостные селы и деревни видеть их самолично. Благоволение его ко мне до того простиралось, что он не хотел было взять меня с собою в сию поездку и ехать с одним только секретарем Варсобиным. Но как я опасался, чтоб сей, по глупому своему характеру и безрассудной болтливости, не наделал при сем случае каких-либо каверз, что от него скорей всего могло произойтить, то, как мне ни было недосужно, поелику во все сие время не проходило ни одного дня, в который бы ко мне ни приезжали либо родные, либо какие-нибудь посторонние гости, и я должен был ими заниматься и их у себя угащивать; но, не смотря на все сие, и самое желание отдохнуть, не хотел я сам в сей раз отстать от него, и расположился против хотения своего с ним в путь сей отправиться. Итак, запрягли тройками двое дрожек, и пустились мы с утра в сие крайне беспокойное странствование и успели в один день объездить множество сел и деревень и возвратились уже почти ночью назад в Богородицк, не произведя ездою своею ни малейшей пользы, ибо весь народ находился в поле и занимался своими полевыми работами, и мы всякое селение находили совсем почти пустым.
Свободное копирование
