Наутрие поехали мы с ним к наместнику прямо. И как случился сей день быть воскресным, то нашли у него превеликое множество съехавшихся на поклон к нему господ. Мы провели там все утро в ожидании выхода наместника, однако, он не выходил и, узнав о моем приезде, приказал мне сказать, что бы я остался у него обедать. Вышедши пред обедом к нам немногим, оставленным у него обедать не преминул он со мною несколько и довольно благоприятно поговорить; а после обеда приказал на другой день приехать к нему обедать запросто: что означало еще более его ко мне благоприятство, и было мне не противно. Мы пробыли таки нарочито долго у него после обеда. И как меня взялся довезти домой обедавший тут же тогдашний губернский предводитель Протасов, то, поехавши с ним, заехали мы еще к богатому Чернскому дворянину Александру Ивановичу Арсеньеву, с которым я в сей день впервые познакомился и ласкою его ко мне был очень доволен. Ввечеру ездили все мы в редут, где случилось потанцевать и самому мне и довольно-таки повеселиться; ужинали же мы дома и тем сей день кончили. Последовавший за сим день сделался для меня достопамятным тем, что в оный не только познакомился короче, но даже сдружился с наместником. По приказанию его, приехал я к нему запросто обедать и мы провели с ним весь почти сей день в любопытных разговорах и, можно сказать, друг друга полюбили. Я находил, в нем многое согласное с моими склонностями, привычками и мнениями, а он тоже самое находил во мне, а сие в самое короткое время и связало нас некоторым родом дружества. Словом, я был как приемом, так и всем обхождением его со мною до бесконечности доволен, и вручил ему привезенную с собою книгу, подавшую нам повод ко многим с ним о разных материях разговорам, которые час от часу более открывали мне прекрасный характер сего нашего вельможи и заставливали почитать его искренно. Скоро дошел разговор и об его немецких книгах. И как некоторые из них не были мне знакомы, то при отъезде снабдил он и меня своими, для прочтения, и мы расстались с ним как добрые уже друзья.
Как других дел за мною в Туле не было, то не стал я долее в оной медлить, но на другой же день к вечеру возвратился я в Богородицк и поспел к крестинам новорожденного внука своего, бывшим на другой день и отправленным с обыкновенными церемониями. А отпраздновавши сей праздник, принялись мы за укладывание в сундуки приданого и ближайшие приготовления к свадьбе. Посреди самых сих сборов и хлопот огорчены мы были несказанно смертью новорожденного моего внука Павла, случившеюся чрез день после крестин. Мальчишку сего нам и жалко было, и нет; но мы паче радовались тому и что Бог прибрал его к себе. Причина тому была одно странное обстоятельство и происшествие, редкое и достойное замечания. Как мы все за несколько дней до того были в Головнине у новонареченных родных наших, и с нами вместе была и дочь моя, мать сего ребенка, бывшая тогда почти уже на сносях, то случилось ей увидеть там родную тетку обоих братьев Воронцовых, пожилую девушку или паче уже старушку, имевшею несчастье родиться с разорванною верхнею губою, почти в самой середине, и так, что в язвину сию видны были у нее верхние ее зубы; сие несчастье делало ее не только безобразною, но даже для не видавших ее иногда страшною. Дочь моя, увидавши ее нечаянно, вздрогнула и поиспугалась. Но тогда тем и кончилось. Но как все мы удивились, когда вдруг увидели и у новорожденного ее мальчика верхнюю губу, и точно в том же месте и также разорванную, как видела она у старухи. Сие всем нам подтвердило ту истину, что воображение матери действует и на ребенка, находящегося в ее утробе. И как оный ежели бы остался жив и вырос, был бы сущим уродом и страшилищем, то и рады мы были тому, что Провидение нас от него освободило.
Свободное копирование
