3 июля
Так как Романов заказал переделать вальсы Шуберта для двух роялей, чтобы так давать их балетно, и попросил приписать ещё вступление к квинтетному балету (что, разумеется, не войдёт в Квинтет концертный), и платит за это пять тысяч франков, а я сейчас свободен, то сел за работу, за вальсы и. подсыпая к ним разные украшения, провозился всё утро с увлечением. Когда я делал вальсы Шуберта для двух рук, задание было другое: там я был, наоборот, страшно строг, старался почти не менять Шуберта, и целью моей было только «выбрать и сомкнуть в сюиту». Теперь, наоборот, хотелось разукрасить их и сделать пикантную пьесу для двух роялей.
Во время работы ввалился вдруг Дукельский. Я был очень недоволен, что меня прервали в самом разгаре, и сказал ему: «Уходите, уходите, милый, я страшно занят, я работаю». А так как я видел, что Дукельский совсем не спешил уходить и, чего доброго, мог остаться в соседней комнате ухаживать за американкой, я закричал: «Пташка, пожалуйста, убери Дукельского». Пташка действительно довольно быстро и мягко его выпроводила, причём Дукельский смущённо лепетал: «Я пришёл, потому что я очень хорошо отношусь к Сергею Сергеевичу, я понимаю, что он работает, но я не понимаю, почему так решительно...». Словом, был обижен. Затем он уехал в Лондон и временно исчез с горизонта.
Днём с Пташкой ездил в кинематографическую студию, где Бенуа руководит художественной частью постановки большого фильма из жизни Наполеона. Я первый раз был на съёмке и это было мне очень интересно. В огромном сарае (или, если угодно, зале) была поставлена сцена, комната на Корсике. Разыгрывалась сцена очень незначительная, что, однако, не помешало начинать её сызнова раз пять. Крутятся три аппарата, режиссёр орёт в рупор, а главное, слепит невероятно яркое освещение: целый ряд прожекторов, устремлённых на сцену. Я удивляюсь актёрам, как они могут выдерживать такие лучи. У меня, стоя в тени, и то покатились слёзы. Говорят, гораздо интересней, когда снимают толпу в триста человек.
Свободное копирование
