Двадцатого я, наконец, расстался с моим милым Зетом. Становилось холодно, мокро и темно. Я уезжал с нежностью к Зету, удивляясь, как во время войны, революции, междуусобиц и голода можно небогатому, молодому, призывного возраста человеку жить так хорошо, легко и беззаботно. Мир душевный и сознание счастья дал мне Шопенгауэр своими истинами: не гонись за счастьем - стремись к беспечальному. Сколько возможностей сулит эта истина! И человеку, признавшему её, воплотившемуся в неё, сколько восхитительных неожиданностей готовит жизнь!
Итак, я очутился в мокром Петрограде, а двадцать первого уехал на Кавказ, проведя эти сутки в торопливых сборах. Симфония была сдана Зилоти для переписки, а Скрипичный концерт уже был расписан на партии и с большим вниманием и сметливостью просмотрен Коханским, отличным скрипачом и музыкантом. Исполнение и того, и другого было проектировано на ноябрь, хотя Зилоти всё ещё своих концертов не объявлял, боясь неспокойного времени. С Дидерихсом мы наметили два клавира в Петрограде и один в Москве, все тоже на ноябрь. Октябрь же я провёл бы в Кисловодске.
Двадцатого вернулся в Петроград Борис Верин. Нерв его был в хорошем состоянии, вид свежий и загорелый. У Киры, поразительно интересной и содержательной женщины, по его словам, он бывал каждый день; утром спал, днём лечил нерв и вечером летал к ней в Кисловодск и совершенно пленил её. Я, шутя, упрекнул его - как это «порядочно»: поклоняться Бальмонту и отбивать у него женщину. Мама сдала ему нашу квартиру, чтобы она не стояла пустая, подвергаясь обмерзанию и опасности ограбления, а Б.Верин уцепился за неё, так как в связи со своей злосчастной женитьбой совсем разошёлся с родственниками и решил жить врозь. «У Сэржа».
Свободное копирование
