Июль
Первого июля я отправился в Териоки к Борису Захарову, который с женой и новорожденной дочкой жил там безвыездно всё лето, окружённый сестрами, жёнами братьев и великим множеством детей младшего возраста. И было видно, как Борис, некогда пробившийся в высоты, теперь, правда, несколько снизившийся, совершенно захлёбывается в этом болоте мещанства и каждодневности. Детский питомник! Пелёнки и манная каша! Разговоры о коровах и огурцах! Дороговизне пуговиц и кухарок! Какой ужас! Это жизнь артиста... И видно было, как мёртвая вода заливала всю обширную дачу. Когда я приехал, то на меня накинулись и целый день играли в азартные игры, и это была единственная пульсация жизни. А когда я, в конце концов, выиграл сто рублей (результаты наших игр всегда колебались между пятьюдесятью и ста пятьюдесятью рублями), то его сестра проговорила:
- Борис! Борис! Он вечно приедет и выиграет!
Немного лучше было у Карнеевых, но там подрастает серия очень хорошенькой молодёжи. Неожиданно я столкнулся с Танюшей, которую считал уехавшей в Сибирь. У этой была пульсация жизни и даже целое кипение. Она увела меня в лес и там рассказала про свои похождения, ныне перешедшие за границы девичей чистоты. Здесь была жизнь и радость жизни. У Танюши блестели глаза и зубки, и она по-прежнему хорошенькая.
Вернувшись третьего в Петроград, я обедал с Борисом Вериным у «Контана», где нарядно и оживлённо и где, несмотря на продовольственный кризис, отлично кормят. Правда, цены безумные, но и цена деньгам с каждым днём становится дешевле, - так зачем же их беречь?
Когда вечером мы шли по улицам, то оказались свидетелями неожиданных явлений: на улицах было шумно, маршировали солдаты с ружьями, шли толпы с плакатами «долой министров-капиталистов», на наших глазах останавливали частные автомобили, владельцам предлагали выйти и вместо них устанавливали пулемёты. Словом, как по мановению волшебного жезла, улицы в один момент приняли вид первых дней революции. Началось выступление большевиков, кронштадтцев, рабочих и некоторых военных частей против временного правительства.
Едва мы с Борисом Вериным пришли в его клуб, как на Невском поднялась стрельба. У клуба заперли парадную дверь и опустили глухие шторы у окон. Лишь ярые картёжники не покидали своих столов и продолжали ставить тысячи на карту. Как только выстрелы стихли - их было немного и говорили, что они провокационного характера - я решил, пользуясь затишьем и темнотой, отправиться домой. Собственно, влипнуть в перестрелку можно было только на Невском, да где-нибудь около правительственных зданий, на прочих же улицах было тихо и не было поводов к стрельбе. И как только я свернул с Невского, я почувствовал себя вполне спокойно. Лишь на Садовой я встретил густую чёрную толпу: шёл Путиловский завод на помощь большевикам. А у меня на 1-й Роте была тишь и гладь.
Свободное копирование
