В пятницу двадцать четвёртого февраля, выходя часов около двенадцати из Международного банка, видел в швейцарской какую-то взволнованную даму, которой швейцар говорил:
- Ничего, не беспокойтесь, ничего уже больше нет.
Дама могла проиграться на бирже, и я, не обратив на неё внимания, направился к выходной двери, но дверь оказалась запертой. Подбежавший швейцар отпер её и выпустил меня на улицу. Был яркий солнечный день, на Невском масса народа. Часть публики шла своим путём, но часть сбилась к стенам и влезла на ступеньки подъездов, из магазинов тоже выглядывали лица. По Невскому, в направлении Аничкова моста, проскакала десятка казаков. Очевидно, в той стороне были демонстрации. Конечно, нормально было бы отправиться домой. Но Невский выглядел солнечным и оживлённым, а публика беззаботно шла в том же направлении, в каком проехали казаки. Я немедленно отправился туда же. На Аничковом мосту замечалось некоторое скопление народа, преимущественно рабочие, в коротких куртках и высоких сапогах. Проезжали кавалькады казаков, человек по десять, вооружённые пиками. Можно было ожидать, что начнётся стрельба. Но публика беспечно шла, и дамы, и дети, и старые генералы - все с удивлением рассматривали необычную для Невского картину. Я пересёк Аничков мост и пошёл к Литейному. Тут был главный центр. Рабочих было чрезвычайное множество, улица была запружена. Казаки старались их оттеснить, а толпа - прорваться и двинуться к Гостиному двору и, очевидно, к Зимнему дворцу. Иногда из толпы нёсся крик - крик из сотен грудей, но как-то совсем не было страшно. А при приближении кавалькады казаков раздавалось вдруг «браво, казаки!». Я сначала думал, что это велено кричать дворникам и сыщикам, чтобы одобрить казаков, но оказалось, что это кричат рабочие, очевидно, не желая входить в конфликт с собственным войском в то время, когда война с Германией. Казаки, со своей стороны, очень мягко оттесняли их лошадьми. Иногда заезжали на тротуар и прогоняли чрезмерно столпившихся зевак. Публика тогда с криком разбегалась, стараясь прятаться под ворота и в магазины, я в том числе. Затем, по проезде казаков, все снова вылезали. В одном месте толпа прорвала цепь казаков и чёрной массой потекла по Невскому. Часть казаков, во главе с необычайно позировавшим прапорщиком, поскакала вперёд, чтобы там снова преградить путь толпе. Я вернулся к Аничковому мосту. Тут казаки только что отогнали часть толпы на Фонтанку. Офицер, надрываясь, кричал, чтобы они подобру-поздорову расходились. В ответ раздавалось:
- Стыдно, казаки!
Какая-то девка визгливо орала:
- Ой, стыдно же, казаки!
В это время часть казаков повернула лошадей к ней, и она с необычайной стремительностью юркнула в толпу, убежав на другую сторону моста. Баба с тупым лицом, совершенно не понимая идеи момента, советовала «бить жидов». Какой-то рабочий очень интеллигентно объяснял ей об иных задачах движения, даром тратя перед дурой своё красноречие. Я прошёл по всему Невскому до Морской, причём толпы рабочих и оттеснявшие их казаки были уже всюду. Иногда идти можно было совершенно свободно, иногда же путь был заграждён толпою или казаками. Иной раз казаки скакали на толпу: в том месте толпа разбегалась, а публика спешила скрыться в подъезды и ворота. Я вышел в боковую улицу, взял извозчика и поехал домой. Впечатление было, что это огромная, но очень мирная демонстрация.
На другой день, в субботу, я был на концерте Зилоти, но зал Мариинского театра был на две трети пуст. Говорили, что на Невском недвусмысленная стрельба и «потусторонние» меломаны не решились следовать через Невский в концерт. В воскресенье говорилось о серьёзных беспорядках со стрельбой, но газеты молчали. Я сидел за скрипичным концертом, и днём лишь чуть-чуть выходил погулять по нашим Ротам. Здесь всё было мирно, и я даже счёл слухи о стрельбе клеветой. Впрочем, трамваи перестали ходить. Вечером я отправился к Захарову играть в бридж и «9-й вал». На улицах оживление было неописуемое: народу, как перед пасхальной заутреней. Извозчики куда-то исчезли, поэтому публика шла и по тротуару, и по улице. У Захарова играли до пяти часов утра. Когда я возвращался домой, была тишина и пусто.
Свободное копирование
