23 октября
Попытка писать каждодневный дневник не имела успеха. Нагоняю вкратце. Двадцать первого состоялась, наконец, первая репетиция «Игрока». Дело происходило в одной из внутренних зал Мариинского театра, где на возвышении помещался рояль. За ним я сидел и играл, на этот раз не спев ни звука. Нотная библиотека театра наконец сотворила литографированные клавиры первого и второго акта и артисты сидели с ними, пытаясь (но не всегда удачно) подпевать. Коутс был в восторге, Асланов был доволен, Ершов внимательно следил по клавиру и делал полезные замечания. Заслуженная Славина держала себя высокопоставленно, но обязательно хотела петь Бабуленьку. Попова и Каракаш были восторженны и экспансивны. Репетиция прошла в приподнятом настроении.
«Осеннее» было сыграно недурно и даже имело успех. В специальном восторге были Коутс и неожиданно приехавший Кусевицкий. Оба, кроме того, хвалили меня за дирижирование, да не просто снисходительно, а очень горячо. Критика или хвалила, или боялась очень выругать, но ни один не догадался, что «Осеннее» не есть эскиз осени, не есть картинка природы, что названо так лишь по ассоциации; на самом же деле рисует мир внутренний, а не внешний. Такое «Осеннее» может быть и весной. Только в «Музыкальном Современнике» (надо думать Игорь Глебов) проникли в сущность.
На другой день меня посетил Кусевицкий и сообщил, что: во-первых, «Ала» не может идти в Москве, так как почти весь его оркестр на войне и 8-мм валторн не достать. Во-вторых, пригласил меня издаваться в издательстве Гутхейля, недавно им купленном. Я этого приглашения ждал и хотел, да оно и не могло не случиться. Но это не есть Российское Музыкальное Издательство, хотя и как бы родной брат его. В РМИ меня не пропускают Рахманинов и Метнер, два члена жюри. Здесь же жюри нет, хозяин Кусевицкий. Он надеется, что через год-другой я перейду в РМИ.
Из других событий моей музыкальной жизни отмечу: двадцатого я окончил партитуру рулетки и немного закис перед антрактом, ибо его эскизы были весьма неполны. По мере приближения конца «Игрока», мне стало хотеться написать третий фортепианный концерт, хотя я знаю, что многие меня будут ругать - зачем я пишу «концертную», а не симфоническую музыку. Две темки для него были сочинены ещё в Куоккала в августе. Предложили мне писать музыку для пантомимы на сюжет Ремизова. Я отклонил, несмотря на то, что за меня ухватились с невероятной горячностью. Зато Ремизов прочёл мне своего «Алалея и Лейлу», сюжет для балета, который пять лет обсмаковывался Лядовым, но сочинение которого ограничилось десятью тактами музыки (нота «ля» - зажигается звёздочка). Ремизов, у которого просили этот сюжет после смерти Лядова и Черепнин, и Штейнберг и другие, непременно хотел, чтобы написал я. Ремизов - специалист по всякой русской нечисти и, будучи сам похож на какую-то кикимору, уснастил «Алалея» таким множеством всяких фантастических лесных существ с такими удивительными именами, прозвищами, выкриками и изложил это таким прелестно-витиеватым слогом, что мне сразу стало ясно, что в балете вся соль пропадёт: надо писать оперу. Но пока о новой опере думать рано - через год.
«Алалей и Лейла» - прелесть, но со всем этим материалом надо создать абсолютно другой сценарий. Я напишу эту оперу.
Что ещё? Пригласили меня в Киев, это очень приятная поездка. Сыграю 1-й Концерт - это развлечение, а Второй - тягота.
Теперь помимо музыки. Я очень заинтересовался звёздами. Астрономия меня всегда тянула к себе. Теперь я раздобыл книжку Игнатьева и с увлечением стал изучать звёздное небо, запоминая названия и рисуя созвездия на бумаге. Увы, за последнюю неделю все вечера небо было в облаках.
С Борисом Вериным разрыв: я ему наложил месячный перерыв за то, что он не докончил шахматного турнира, происходившего у меня девятого октября, и умчался домой, где был гость. Турнир прошёл очень увлекательно и окончился победой Тюлина. Затем: Демчинский, Рудин, я, Лев Каренин и Борис Верин.
В английских газетах блестящая статья про меня и где-то там же играли «Скерцо для четырёх фаготов». То-то зависть у Жеребцовны! (Хм-хм). А про «Скерцо» забавно: первое его исполнение в Англии, несмотря на то, что в России, кажется, меня уже часто поигрывают!
Я захвастался, довольно. Двадцатипятилетнему мальчишке повезло, он обрадовался и затрещал: я да я. Противно!
Свободное копирование
