23 апреля
Не могу сказать, чтобы я особенно много написал, но всё же последняя картина движется и выходит хорошо. Получил от Демчинского либретто конца рулетки - и ужасно им доволен. Лишь кое-что я буду оспаривать с точки зрения живости и сценичности, хотя всё у него с большим знанием сцены. Как жаль, что я раньше не «открыл» Демчинского! Но он пригодится в будущем, и даже в самом ближайшем: в последней картине мало слов в самый разгар любви. Обедал у Гессен, где на меня собралось большое общество - слушать «Игрока». Перед началом я должен был объяснить содержание, что я сделал настолько нескладно, что никто ничего не понял. В самом деле, я умею говорить, когда мне кого-нибудь надо в чём-нибудь убедить, но рассказывать, не зная что: роман ли, свою ли компановку, психологию ли или действие, да ещё сидя посреди гостиной, причём вам смотрят в рот и в спину, - право, здесь можно только путать. Дальше вышло ещё хуже: петь я не умею, а кричать слова, как у Теляковского, было лень - и я их бормотал вполголоса, слышали их только Бенуа и Каратыгин, сидевшие по сторонам. Остальная публика ничего не поняла. И странно, я внутренне смеялся над ними, думая, как всё это хорошо будет на сцене. Каратыгин не много понял. Бенуа убедился сценою рулетки. Когда Каратыгин спросил, почему я так рано ухожу домой, я ответил: «Потому, что играть оперу и заставлять понимать гораздо труднее, чем слушать её и не понимать».
Свободное копирование
