30 января
Так как трамваи нынче чёртовы, извозчики - чёртовы, такси не дозовёшься, а башкировский автомобиль сломан, то я ночевал у Принца, не выспался, так как Борис Николаевич благим матом декламировал своей сестре стихи до четырёх часов ночи, и лишь в первом часу вернулся домой. Однако кое-какие кусочки во втором акте сделал. Из-за трамваев же не попадает ко мне и англичанка, а жаль.
Вечером в первый раз выступал Бэнэбэ, но я всё же пошёл на концерт Зилоти, очень интересна программа, ну да и просто на людей посмотреть и себя показать после «алового» скандала.
Каль: «Чертовски талантливо, чертовски талантливо! Но скажите, это, конечно, между нами, тут так-таки ни капельки нет глумления над публикой?» Я ответил, что за такое удовольствие пришлось бы слишком дорого расплачиваться впоследствии. Моё же честное прошлое может служить ему гарантией, что он ошибается.
В антракте, переходя через зал, я издали заметил Нину, она вызывающе сидела на ручке кресла и разговаривала с каким-то студентом. Проходя мимо, я, конечно, смотрел в другую сторону. Была ли она на «Але» или были лишь сестра и мать - я так и не знаю.
Играли: бледноватую, хотя не лишённую интереса «Валиснерию», вещь Губенко, бездарную «Принцессу Мален» Штейнберга и прелестную «Испанскую рапсодию» Равеля. Мне положительно начинают нравиться французы, а ещё прошлой весной, в Риме, после горячих убеждений Дягилева я пытался, но не мог принять их, мне они казались всплесками без содержания и изящества, без глубины.
Коутс мил и целовался со мной раз пять.