Сергей Прокофьев. Дневник - 724

Июнь

Балет мой шёл великолепно: быстро, легко и весьма по-русски. Материалу было пропасть, я даже боялся, не вышло бы пёстро. В промежутках я разыгрывал сонаты Мясковского, которые мне доставили большое удовольствие, особенно вторая, захаровская, которую старомодный Борюся совсем не оценил.

Я ездил в Павловск на симфонические концерты. Должен был играть Захаров и все поехали его слушать, но умер великий князь и концерт не состоялся. Асланов меня бешено ругал, отчего я играю с Фительбергом, а не с ним.

- Пока вы были учеником Консерватории, я был первым дирижёром обоих ваших Концертов и переносил на своей спине все свистки и упрёки, а теперь вы стали знаменитостью и в виде благодарности поворачиваетесь ко мне спиной и играете с Фительбергом.

Хотя ругал он меня в шутливом тоне, но, по-видимому, серьёзно огорчился, что я играю не с ним; а соль в том, что между обоими дирижёрами шла страшная конкуренция и пикировка. Меня же пригласил Фительберг - я и дал ему согласие, даже не зная, очень ли хочет меня Асланов. В конце концов дело уладили. К общему удовольствию, и к моему: я играл один Концерт с одним, другой с другим. А Фительберг закричал, что мне надо заплатить не обычные пятьдесят рублей, а не иначе как двести. Это мне весьма польстило.

Шестого я собрался в Териоки. И хотя я всё последнее время чувствовал себя весьма нервным, но едва я сел в поезд, как обо всём забыл и был невероятно доволен. В Териоках на этот раз оказались Лида с Зоей. Лёва, как и в прошлый раз, привёл нас к себе - играть в шахматы, и таким образом мир с невестой и не невестой был заключён (Лида объявлена невестой капитана Баркова, замечательного тем, что он «очень хороший человек», сейчас - в Японии). На даче у Карнеевых процветала «стуколка», в которую играли решительно все. Я не умел, но храбро стал учиться, видя, что ставят по пятнадцать копеек. Однако вскоре проиграл десять рублей и тогда выучился. Борис страшно увлекался и мы просидели весь вечер. Только раз мне удалось вытащить всех на море. Днём опять играли в «стуколку» и гуляли с Карнеевыми по морю. Только вечером, удрав из кинематографа, в котором были с Карнеевыми и Захаровым, в гостиной захаровской дачи столкнулся с Танюшей. Мы решили завтра рано утром сделать большую прогулку и поставить новый рекорд. Затем, хлопнув две рюмки шведского рома, я помчался к Карнеевым играть в «стуколку», по дороге встретил всю компанию, возвращающуюся из кинематографа, схватил Зою и понёс её на руках. В «стуколку» я отыгрался, а в час ночи уговорил Бориса идти спать.

Утром я вскочил, как вдруг Борис, спавший в одной комнате со мной, потянулся, глянул в окно и, увидев хорошую погоду, огорошил меня предложением идти с ним на озеро. Вечером я уехал в Петроград.

Скончался милый, славный Сергей Иванович Танеев. Давно ли мы гуляли, пели один другому темы, а другой должен был узнавать, откуда эта тема. Он меня донимал «Русланом», которого я не так хорошо знал, а я его симфониями Глазунова. Сергей Иванович был первый человек, который меня толкнул на серьёзные занятия музыкой и заставил меня брать уроки сначала у Померанцева, потом у Глиэра. Он меня всегда называл «Серёженькой». И только, кажется, последний год Сергей Сергеевич. Ещё одна чёрточка меня занимала: что он человек-девственник.

По возвращении в Петроград из Териок, я позвонил к Борису Николаевичу и тот сообщил, что получил письмо от Нины Алексеевны.

Нина не снесла моего месячного молчания и, дав родителям слово не обращаться ко мне, решила обойти его и запросить Башкирова: отчего я не за границей и отчего я не делаю попыток снестись с ней. Письмо было длинное и горячее.

Но ответ был другой и я почти без колебаний продиктовал отказ. До сих пор отказ был лишь внутри меня. Я знал, что захоти я вернуться к Нине - и я вернулся бы, так как никто не знал, что происходило у меня внутри. До сих пор был проект, а теперь надо было рубить. Но я почти не колебался. Тщательно составил письмо, Борис Николаевич беспрекословно его переписал и я сам снёс на почту.

Двенадцатого июня, когда письмо было запечатано, но ещё не отправлено, в Павловске я встретил Нину. Я шёл с Зорой, с которой, не видевшись два года, оживлённо разговаривал. Таля, Нина, Кучинский и ещё несколько человек (но без родителей) образовали группу почти на нашей дороге. Я сделал вид, что за разговором ничего не замечаю вокруг. Тогда Нина отъединилась от группы и демонстративно пошла впереди нас. Вокруг гуляла толпа народу и я дал себя с Зорей оттереть от Мещерских. Встреча на меня произвела сильное впечатление. Особенно бойкое движение Нины, когда она, что-то смеясь и говоря своей компании, вышла на путь передо мной. Когда я в поезде ехал обратно, мне было жаль прошлого. Я мучился. Но возврата быть не может и на другой день я сдал заказное письмо на почту.

Так кончился роман.

На другой день Кучинский прислал мне конверт с кольцом Макса, бывшим у Нины, а я через несколько дней вручил ему в управление бриллиантовую булавку и браслет Нины, который во время путешествия в Италию я не снимал два месяца. Булавка была вколота в картон, а браслет висел на булавке.