22 сентября
«Утёнок». Сочинял до часу и кончил всю первую часть: утёнок перепрыгнул через забор, и этот забор я поставил в виде увесистого до-мажорного аккорда. Заходил Штембер, который брал мой Ор.12 играть, и снова восхищался «Легендой», «Алемандой» (это первый её успех, который меня крайне радует), Скерцом для фаготов и «Каприччио». На самом последнем я зачеркнул «Вере Николаевне Мещерской», - что за безобразие, право: про пьесу, которая мне нравится, упорно говорить, что она - гадость. Теперь красуется «Тале Мещерской»: я давно хочу посвятить что-нибудь Тале, а «Каприччио» ей нравится. По-видимому, это перепосвящение произведёт в их семье сенсацию. Пока я никому ничего не говорил и поехал к ним обедать. Нина выглядела теперь зелёной и нервной. Посадила меня за рояль и заставила играть в четыре руки «Мейстерзингеры». Вела она себя необычайно: то нервничала, то ругала меня, то говорила, что я её огорчаю. Возмущалась моим проектом посвятить «Утёнка» - «ему же», требовала сделать серьёзное посвящение. После обеда увела меня к себе вниз показывать стихи для романса, затем мы долго сидели вдвоём в биллиардной нежно рядышком. «Декрет» продействовал двенадцать дней.
Когда я со всеми попрощался и собрался уходить с Томкеевым, Нина увела меня вниз. Внезапно вернувшись из гостиной, Вера Николаевна едва не накрыла нашего tête-à-tâte'а. Домой я шёл пешком и несколько раз ловил себя на том, что всё время улыбался.
Свободное копирование
