18 сентября
Утром была немного тяжёлая голова, вследствие чего я серьёзно не занимался «Симфоньеттой», как хотел это сделать по получении рояля. Кое-что, однако, в побочной партии финала надумал. Проиграл корректуру, вообще играл на рояле и читал по-английски. В три часа пошёл к Штейману, который просил проглядеть его симфоническую вещь, необычно запутанную партитуру, вдобавок скверно написанную карандашом. Я ничего, разобрался, но устал. Разговаривали про Дягилева и про его системы заключения всяких контрактов. Я решил, что балет, независимо от войны и отсутствия контракта, необходимо сочинить, а там будет видно. Дягилев так восхищался моею музыкой, что если его антреприза будет существовать, то и мой балет пойдёт. Необходимо теперь доискаться, где же Городецкий.
Вечером я отправился к чёрту на куличики на Калашниковую набережную к Башкирову. Он был, по обыкновению, любезен, мы рассказывали друг другу о проведённом лете, а затем без конца рассуждали о войне. Он говорил с пафосом и увлечением, по-видимому, будучи крайне захваченным текущими событиями. Я с интересом слушал его. Затем позвонила его сестра, которую я как будто встречал раньше, и стала звать нас обоих к ним. Мы отправились на Французскую набережную. Сестра - княгиня, какая не знаю, - очень милая дама, занимающая шикарную квартиру. С десяток гостей бриджевали. Мы играли в шахматы. Несмотря на тысячу протестов с моей стороны, заставили играть мои сочинения и «Тангейзера». Башкиров, по обыкновению, растаял от «Тангейзера» и, провожая меня вниз по лестнице, ухаживал за мной до одурения и просил давать ему уроки. По мокрой, но приятной погоде, я шёл домой очень недовольный, что поздно ложусь спать. Я завтра собирался заниматься, а тут опять утро пропадёт.
Свободное копирование
