11 сентября
Ровно в полдень я покинул Николаевский вокзал и в такси пересёк новоимённую столицу Петроград. Война и перемена названия не отразились на её внешности. Петроград выглядел весьма приветливо.
Дома - приятная встреча с мамой, пачка писем (от Лели Звягинцевой с трогательным вниманием полудетской влюблённости), затем из Студии с приглашением дать знать о себе, что я немедля и исполнил через посредство телефона. Там меня очень любезно приветствовали, прося завтра зайти, и сообщили, что ко мне в класс уже есть две ученицы. Собственно, больше я и не ожидал, будучи уверен, что это учреждение с наилучшими намерениями, но без учеников. Болтал с Захаровым, который баллотировался в преподаватели консерватории (это очень мило!) и с которым уговорился на днях повидаться. Затем я отправился к Шредеру за премированным роялем. Я очень забавлялся сам собой, когда входил в магазин. Мне представлялась такая картина: к начальнику магазина входит служитель и говорит:
- Барин, там лауреат за роялем пришёл. В передней стоит.
- Ах, чёрт бы его подрал, каждый день шляются. Ну выдайте ему похуже, пусть убирается.
На самом деле вышло так: меня принял управляющий, поболтали о том, о сём, и предложил на выбор три рояля, очень неплохих, хотя на первый взгляд ужасно маленьких. Впрочем цена каждого - 1050 рублей, очень порядочная. Если мне эти рояли не понравятся, то через неделю с фабрики будет другая партия. Я поиграл, поблагодарил и ушёл, обещая зайти с товарищем. Отправился я к другому Шредеру, однофамильцу, настройщику и комиссионеру, взявшему на продажу мой старый «Ратке». Но тот жалуется на безделье из-за войны. Рояль мой стоит скромно в углу непроданный, а я сижу без денег в приятной надежде, что если рояль продадут, то получу шестьсот рублей. Вместо того, чтобы идти домой, я прогулялся по Невскому и Морской и встретил необычное количество знакомых: Рузского, Андреевых, Ершова и прочих, человек пятнадцать. Рузский мил, но видимо, расцвёл военными успехам кузена; намекнул, что один композитор уже написал кантату на взятие Львова. Таня и Ира - сёстры милосердия и уже во Львове. Ловко! Андреевы, и муж, и жена, милы очень; я с ним - вдвойне. Всякие лондонские укусы с Анной Григорьевной забыты. Ершов имеет небритый и обиженный вид. Говорит, его за старания в вагнеровских операх теперь бойкотируют. Вернувшись домой, долго болтал с Дамской по телефону. Я захлебываясь говорил о Кисловодске. Она говорит, что в Консерватории по обыкновению толкотня. Про меня много разговоров. Появились Струве, Липинская, Черепнин, Николаев и всякие прочие. Белокурову она видела у нотного магазина, смотрящую в витрину и смеющуюся. Дамская подошла и увидела, что в витрине плакат «Новинка», а под ним мой фортепианный Концерт. Очень приятно.
Свободное копирование
