Сергей Прокофьев. Дневник - 588

24 мая

Утром, когда я занимался английским языком, кто-то позвонил по телефону. Я, очень недовольный, что прерывают урок, подошёл. Мужской голос сказал:

- Здравствуйте, Сергей Сергеевич.

- Кто говорит? - спрашиваю я.

- Неужели не узнаёте?

- Кто такой?

- Забыли?

Я рассердился и повесил трубку. Через минуту зазвонил опять. Пошла мама. Потребовали меня. Я сказал, что занимаюсь английским. Незнакомец сказался «Захаром из Вены» и повесил трубку. Я сначала рассердился, а потом обрадовался и по окончании урока позвонил ему. Мы побеседовали очень весело, приятно и большой непринуждённостью. Он поздравил меня с премией, сказал, что очень хочет посмотреть на меня. Сегодня он в два часа забежит в Консерваторию, советовал ему забежать в пять, потому что в это время я приду туда для исполнения «Красной маски». Вечером он уедет в Териоки, а в понедельник вернётся и позвонит мне. Он собирается учить Концерт Черепнина, чтобы сыграть его в Москве, просил прозондировать почву у Черепнина. В июле он играет в Павловске. В России остаётся до октября-ноября, а затем едет в Берлин, в Лейпциге, кажется, концерт. Итак, мы пока распрощались. Потом Консерватория, куда Захаров не попал. Зато с Черепниным мы проиграли «Красную маску» и побеседовали о московском приглашении. Я сказал, что отказался от него. Черепнин ответил, что, конечно, очень интересно сейчас же со скамьи и на концертную эстраду, но в Лондон тоже полезно. Дидерихс обещал переговорить, нельзя ли мне выступить во второй половине лета. Затем явился Зилоти и Черепнин с моим подыгрыванием исполнил «Красную маску». В авторском исполнении выходит очень эффектно. Со мной Зилоти говорил о том, что желательно поскорее получить мою рукопись для переписки партитуры, а когда состоится концерт - неизвестно, распределение будет зависеть во многом от иностранных гастролёров. Меня Черепнин очень благодарил за помощь, просил помнить, что у меня всегда есть друг, готовый мне всюду помочь. «Вот вы мне посвятили Скерцо для 4-х фаготов, а я вам в отместку посвящаю пьесу для одного фагота». Мы, смеясь, расстались.

Вечером я сидел дома, писал дневник, кое-что повторял на рояле для Лондона.