20 апреля
Играл «Тангейзера» и немного Концерт, а в два пришёл в Консерваторию прорепетировать с Дранишниковым. Я думал в праздник найти пустое здание, но встретил почти всех моих конкурентов. Все репетируют, пользуясь пустым залом. Тут же был и Глазунов, к которому все лезли с просьбой прослушать их и он всех терпеливо выслушивал. Дранишников привёл свою сестру, очень милую барышню, и мы стали играть Концерт. Ничего, выходит. Потом с Голубовской. Кинд и с Глазуновым обсуждали - не взять .ли другой инструмент от Беккера, а то этот уже поразбился. Любопытно, что все конкуренты действовали как-то сообща, не как враги, а как товарищи по трудному делу. Не было и тени вражды. Немного обособленно держался лишь Зеликман, видно уверенный в победе. Другие, «простые» оканчивающие, смотрели на нас с долей уважения, а мы говорили, что завидуем им: им надо просто хорошо сыграть, а нам - непременно лучше всех! Трудные и неприятные условия. Профессора конкурентов заметно волновались и иногда не могли воздержаться от ядовитых замечаний друг другу. Я один был без профессора и действовал самостоятельно в обществе верного Дранишникова. С Голубовской я был у Беккера и хотел «28002», мой любимый, на котором я играл на выставке Добычиной. Голубовской тоже он нравился, обещали прислать. С Голубовской у нас сохранились самые отличные отношения, и от Беккера я потащил её в Шахматное Собрание. Недалеко от Шахматного Собрания пронёсся Яновский; пожалев, что он уже кончил с Капабланкой и несколько волнуясь за исход партии (ибо Капабланка раз проиграл Яновскому), мы вошли в Собрание. «Капабланка - это какое-то чудовище, - галдели там, - тридцать два хода и от Яновского буквально ничего не осталось». Между тем остальные партии шли вовсю. Алёхин штурмовал Бернштейна, но тот, выиграв вчера у Ласкера, бойко отбивался от наскоков горячего правоведа. Ласкер имел, к удивлению и моему удовлетворению, отвратительную партию против Тарраша. Рубинштейн раздавливал Гунсберга, а Маршалл что-то утомлённо путался с Блэкберном. Голубовская прилипла к партии Ласкер - Тарраш, а я списывал партию Капабланка - Яновский и рассматривал её за доской. Теперь уже все говорили, что конкурсный первый приз обеспечен за Капабланкой, но я это говорил уже после его первой партии. Шесть часов, звонок: у Бернштейна осталось полминуты на два хода.
Сабуров громко начинает: «Meine Herrn! Die Komitet...».
- Не мешайте играть!!! - громко орёт Бернштейн.
Сабуров пресекается, в публике смех. Бернштейн доделывает свой ход и, проходя мимо Сабурова, сердито делает ему замечание. Тот невозмутимо и несколько взволнованно продолжает свою речь о том, что завтра игры нет.
Вечером я ничего особенного не делал и на рояле не играл - отдыхаю.
Свободное копирование
