Сергей Прокофьев. Дневник - 550

11 апреля

Сегодня мне 23 года. Совсем напрасно, что так много. На самом деле я чувствую, что мне совсем не 23, а только 20. День рождения и именины я не люблю праздновать, не праздную и сегодня. Утром получил от мамы подарок - десять рублей «для пополнения фонда», весьма кстати, а то у меня совсем нет денег, а за «Балладу» я получу не ранее, как дней через десять. От Элеоноры Дамской мне подарили шикарное золотое самопишущее перо. Это внимание - за цветы к её конфирмации. Она получила массу денег в подарок. Жаловалась, что не знает, что с ними делать, и вот теперь делает мне дорогие подарки. Сегодня в Шахматном Собрании партия Рубинштейн - Капабланка. безумно интересно. Этот турнир положительно захватывает - и очень не вовремя. Я то там, то дома учу Концерт, очень утомлён и сегодня, например, чувствую себя совсем разбитым. В час дня я зашёл в Консерваторию отдать Концерт Гелеверу и Кусковой. Я взял Дамскую, которая очень хочет посмотреть на турнир, главньгм образом на Капабланку, и с ней поехал в Собрание. Дамская, правда, немного трусила, когда входила в непривычное для неё помещение, но потом очень заинтересовалась. Дам бывает мало, но всё же с десяток можно насчитать. Я с удовольствием объяснял Дамской всякие достопримечательности в Собрании. Народу набилось пропасть. Мы заранее заняли два стула у стола Рубинштейн - Капабланка. Звонок - и игры начались. Я первый раз видел Капабланку нервничавшим: он дёргал бровью, морщился, утыкался в доску. Он играл чёрными, а в зале говорили: «Не завидую тому, которому приходится играть против Рубинштейна чёрными дебют ферзевой пешки». И действительно. Капабланка сразу попал в самое стеснённое положение. Дамская, ничего не понимая в игре, вертится и вкривь и вкось, рассматривая Капабланку, спрашивает, скоро ли он выиграет, а я очень интересовался, как он распутает игру. Один момент мне показалось, что Капабланка ловко развернулся, но в ту же минуту я услышал за спиной, что это стоит ему пешки. Я решил, что это жертва, другой говорил, что он легкомысленно зевнул. Но второе выходит вернее, так как Капабланка не только очутился без пешки, но и получил отвратительное положение. Я с трудом протиснулся в соседнюю комнату, где свободен в этот день Яновский, окружённый плотным кольцом зрителей, шлифовал партию Капабланки. Во всех вариантах, по его мнению. Капабланка проигрывал и притом очень скоро. Я пошёл посмотреть на другой стол: поругавшиеся Алёхин и Нимцович играли холодно и злобно. Тарраш с красными ушами и весьма неспокойным лицом (вчера он проиграл Яновскому) выжимал Гунсберга. Маршалл имел отличную партию против Ласкера, а Бернштейн что-то путал с Блэкберном и постоянно кричал на публику: «Господа! Тише! Невозможно же играть!» и сердито говорил соседу: «Ведут себя, точно это не Шахматное Собрание, а какой-то сарай». Почему сарай - неизвестно. А публика действительно шумела как улей. За барьером тоже было густо и жарко. Художник зарисовывал шахматистов. Элеонора попросила вывести её к швейцару. Она устала и куда-то торопится. Между тем Капабланка держится и не думает сдаваться. Я определённо ему сочувствовал и в соседней комнате изыскивал варианты в его пользу. Он играл довольно быстро и имел значительный запас во времени. За полчаса до перерыва он встал и сказал, что больше играть не будет, а записывают ходы в шесть часов. Сосницкий рассказал мне, что он вчера до пяти часов кутил в «Аквариуме », его путала какая-то дама, которая не даёт ему покоя. Сегодня у него тяжёлая голова и он играет лишь бы не проиграть. Я взволнован за Капабланку. Толпа собирается вокруг доски Маршалл - Ласкер. У обоих нет времени, а положение острое. Оба волнуются и тревога передаётся публике, которая плотным кольцом окружает их стол, беспокойно взглядывая то на доску, то на часы. Но оба успевают сделать ход. Звонок и перерыв. Я усталый выхожу на свежий воздух, возвращаюсь домой и ложусь вздремнуть. В половину восьмого приезжают Раевские обедать. Как ни так, а моё рождение. После обеда я переодеваюсь во фрак для вечера у Мещерских и еду в Шахматное Собрание. Первое, что я вижу - Рубинштейн; ему кто-то что-то говорит, а он смеётся. Выиграл у Капабланки и рад, - решил я с досадой и отправился к доске, где вывешены результаты партий. Но к огромному удивлению и радости вижу 1/2. Ничья! Ура, Капабланка сделал против Рубинштейна ничью в таком положении, это гениально, и я теперь не сомневаюсь, что он возьмёт первый приз, если его дама не очень закрутит. Другая пара тоже благополучно закончила ничьей, лишь старый Гунсберг по обыкновению проиграл. В Собрании жаловались, что много ничьих - турнир приобретает вялый характер. Ласкер и Бернштейн, окружённые огромной толпой, показали друг другу свои партии. Приходит Mme Ласкер и зовёт мужа домой. Это сдобная немка с ординарным лицом. Я еду к Мещерским. Там уже танцуют, хотя сегодня небольшой вечер и народу немного. Я ещё под впечатлением турнира и если с кем говорю, то о шахматах. Нина зовёт танцевать, я отказываюсь. Меня знакомят с очень славной подругой Нины, к которой она едет на май месяц, с Mme Филиппьевой. Мы с ней танцуем, потом беседуем в кабинете и за ужином сидим рядом. В три часа я уезжаю домой с очень приятным воспоминанием о славной кругленькой Наталье Николаевне.