9 апреля
В десять часов я был в Консерватории, но моя очередь играть лишь в полтретьего. Безродного рвали на части и я едва успевал с ним проиграть два раза. Играл он несколько вяло, но обещал разойтись на эстраде. Мы репетировали в конференц-зале. рядом с помещением для классных дам. Вдруг появляется Екатерина Николаевна и начала выражать свой восторг «Балладе». Я заявил, что мы занимаемся и она мешает. Она просила позволить посидеть и послушать. Я выходил из себя и закрыл ноты. Она смущённо уходила и говорила:
- Ну, вы потом мне хоть ноты покажите.
- Потом что угодно, но сейчас ничего, дайте нам заниматься.
Сегодня я получил мои пять авторских экземпляров Концерта и, конечно, уже нашёл две опечатки, впрочем пустяшные. Вообще же выглядит очень славно. Я тешил привести в исполнение совет Черепнина и раздал нашим профессорам. Сегодня отдал Дубасову, Лаврову и Ляпунову. Первые два с чрезвычайной любезностью благодарили меня, а Ляпунову я сделал длинную надпись: «Предлагая благосклонному вниманию глубокоуважаемого Сергея Михайловича этот скромный опус, прошу верить искренности и серьёзности тех намерений, которые с первого раза могли показаться звукостранностью автора».
Приехал Колечка Мясковский после «Баллады». Вечером, по случаю окончания начного класса, Струве сбросила своё гимназическое платье и одела белую блузку, - кроме того, она за Пасху как-то выросла и теперь выглядит совсем взрослой барышней. Мы очень обрадовались друг другу, но успели обменяться лишь десятком слов. Играл я «Балладу» ничего, но виолончелист не отличался уверенностью, и кое-где отставал. Говорят, Ляпунов разводил руками, а Блуменфельд кое-где посмеивался. Публика встречала и провожала молча (впрочем, на ансамбли публии не превышает двадцати-тридцати человек). Я был несколько смущён, хотя я ведь шёл на такой приём, ибо как мне ни странно, а «Баллада» обречена на первоначальное непонимание (отметки не говорят). Мама приехала меня слушать, но я играл не в свою очередь, мама по близорукости меня не рассмотрела, а «Балладу» не узнала и решила, что я не играл. Вечером я отправился в Шахматное Собрание, где кончался второй тур. Я думал, что публики будет меньше, чем вчера, но не тут-то было: толпа загружала все комнаты, а у барьера по обыкновению стояла плотная толпа, многие на стульях. Играло только два стола, остальные кончили. Капабланка загнул блестящую комбинацию своему соотечественнику Маршаллу, но тот вывернулся и партия кончилась вничью. Bravo, mister Marshall вчера ничья с Рубинштейном, сегодня с Капабланкой, он здорово держится против главного фаворита. Нимцович после бойкой резни с Ласкером тоже сделал ничью. Очень довольный этим событием, он явился вечером в чёрном сюртуке, надетом поверх светло-серых пиджачных брюк и палевого жилета. Безвкусие кричащее! Бернштей в полтора часа скушал Гунсберга, и старик целый день без дела скитался по Собранию. Два ветерана, два элегантных джентльмена, Тарраш и Яновский, медленно тянули нудную партию, а рядом Алёхин из кожи лез вон, стараясь натянуть ничью с расхрабрившимся стариком Блэкберном. Наконец ему это удалось, публика аплодирует, другие кричат «тише!», чтобы не мешать партии Тарраш - Яновский, но там безнадёжная скука. Бударина. наша консерваторка, очень славненькая барышня, с которой я играл в шахматы ещё в Ессентуках, пришла, встала на стул и внимательно следила за игрой. В соседней комнате большой стол, чернила, бумага, журналы и человек восемь корреспондентов пишут телеграммы, письма, газетные статьи не только в пределах России, но и всюду за границей.
Сегодня я послал Зилоти письмо о возвращении им Концерта. С месяц держит.
Свободное копирование
