Сергей Прокофьев. Дневник - 449

7 декабря

Генеральная репетиция, на которую я отправился с самым приятным чувством; хотя две вещи портили удовольствие:

1) инцидент с Черепниным не может быть оставленным - надо выяснить отношения;

2) опера шла далеко не гладко и могла пройти сегодня плохо.

В Консерватории оживление. Как только открыли Большой зал, он сейчас же набился народом. Началось «Риголетто» с большим опозданием. Мне нечего было делать, слушать не хотелось и я ходил то туда, то сюда. Я пошёл в боковую ложу, где сидел хор и балет.

- Здесь вам нельзя! - сказала Вера Дмитриевна.

- Почему нельзя?

- Потому что нельзя будет повернуться, если все сюда влезут!

- Кто это все? Дирижёр «Аиды» один! - отрезал я.

Девицы рассмеялись, а вместо меня ушла Вера Дмитриевна, не выносящая моего общества. Я мило болтал с хором.

Среди слушателей в зале сидели приведённые мной мама и Mme Яблоньская. Анна Григорьевна делала им компанию. Недалеко от них - Соня Эше, пришедшая смотреть на меня. Но она подурнела, глаза и губы слишком подведены. Маруся Павлова, к которой я подошёл, мило репликовала на мои слова и выразила удивление, почему это я не поинтересуюсь, какой у неё теперь стал голос. Я сказал, что у меня есть романс, посвящённый ей, но я не показываю его, потому что бесполезно: всё равно не поймёт и не оценит. Я имею ввиду романс «Отчалила лодка», написанный на слова, данные Марусей, и в то время мысленно ей посвящённый.

Началась «Аида». За дирижёрским пультом я чувствовал себя превосходно, да и опера шла совсем неплохо - вдвое лучше, чем накануне. Раз мне пришлось остановить оркестр из-за неверно вступивших и спутавшихся скрипок, один раз покричать на зевавший сольный барабан, да раз посадить оркестр на место, ибо он поднял шум, влезая на стулья и глядя, что такое на сцене во время закулисного хора. Впрочем, кроме удовольствия, это мне ничего не доставило. «Аида» окончилась благополучно.

Черепнин, сидевший в первом ряду и не обращавший на меня внимания во время всей репетиции, перегнулся через барьер и довольно ласково сказал, чтобы я завтра пришёл пораньше и не волновался. Я ответил, что хочу с ним серьёзно поговорить. Вероятно думая, что я буду извиняться, он что-то пробурчал покровительственным тоном. По окончании репетиции со мной долго и нежно беседовал Габель; подходил и Черепнин, но я не сказал ему ничего.

Усталый, я вернулся домой, ничего не делал и ходил в Юсупов сад взять абонемент на каток и справиться, какая участь постигла забытые весной ботинки и коньки. Целы.