Наконец, в 17й день генваря собралась жена моя с детьми в свою московскую поездку, почему, препроводив все утро в писании в Москву писем и собравши их совсем в путь, поехали мы все из дому поутру. Она в Москву, а мы провожать их до Ламок и приехали туда к обеду. Там нашли мы зятя и дочь, нас уже дожидающихся, и провели с ними и некоторыми бывшими у них гостьми остаток дня сего и вечер и с особливым удовольствием. Я был в сей раз еще впервые в Ламках так, как у своих ближайших родных, и уже запросто, без всех церемоний, и мог там быть так, как у себя в доме, в совершенной свободе. Молодая хозяйка утешала нас своею заботливостью о хозяйстве и своею ласкою к нам, а особливо попечением о угождении во всем мне. Они обходились с мужем, как влюбленные любовники, и казались быть довольными своим жребием, и у меня не один раз навертывались слезы на глазах, при размышлении о том, что Бог пристроил первую мою дочь сим образом к месту. Я благодарил Его из глубины моего сердца и просил о принятии сих молодых супружников в милостивое Свое покровительство и о сниспослании им Своей милости, также и о том, чтоб таким же образом помочь мне пристроить и прочих моих дочерей к месту. Впрочем, в сей вечер было все мое семейство и ужинало в Ламках вместе, и время сие едва ли не наиприятнейшее было в моей жизни: все мы были здоровы, веселы и спокойны; никакие дальние заботы не обеспокоивали сердца наши, а все шло еще хорошо и приятно.
В наступивший за сим день встали мы все довольно рано, и хозяева, собравшись к свету, отправились в Москву. Жена моя, с обеими старшими дочерьми, Настасьею и Ольгою и моим сыном сотовариществовала с ними; а я с матушкою тещею и меньшею дочерью Катериною поехали назад в Богородицк и остались одни.
Молодым моим ехать в Москву и хотелось, и нет. Побудило их к тому наиболее то обстоятельство, что зять мой был тысячми тремя или четырьмя должен, который долг, по достатку его, хотя и не составлял дальней важности, но дочь мою озабочивал. Они имели некоторую надежду к получению в Москве денег, для заплаты сего долга, а затем более и поехали; что ж касается до моей жены, то поехала она отчасти для покупок, отчасти [для] дочерей меньших и сына, да и для самой замужней. С сыном моим условились мы переписываться в сие отсутствие, и я поручил ему множество кой-каких комиссий, для исправления вместо себя.
Таким образом, остался я почти один дома в уединении. И как около сего времени было у нас, за отсутствием командира моего, все тихо и смирно, да и дел по волости никаких особых не случилось, то я начал я время свое препровождать в обыкновенных своих упражнениях, в читании разных книг и в писании, и провел в том более осьми дней, без всяких особых приключений, а досадовал только, что временем мешали мне тем заниматься приезжавшие и приходившие ко мне, не столько интересные и приятные, сколько скучные гости, которым иногда я так был не рад, что не знавал, как их от себя и выжить, и уже не один раз затевал, для непотеряния сих минут праздно, посылать за своими ребятишками, учащимися музыке, и заставливал их играть для узнания их в науке успехов. Из интереснейших же гостей, приезжавших ко мне в течение сего периода времени, был, во-первых, родня наш, Лев Савич Крюков, приезжавший к нам кидать себе кровь и проживший у меня более двух суток, а другой, прискакавший ко мне на почтовых и совсем мною неожидаемый, был то славный козловский щеголь, которого прозвали мы там маркизом де-Кураем, или, прямее сказать, один из тамошних межевщиков, г. Ванюков, Николай Семенович, особа весьма отличная в Козлове. Он дал мне еще в Козлове обещание ко мне заехать я сдержал свое слово, и я провел с ним вечер довольно весело. Он рассказывал мне многое о козловских происшествиях, а того более о подробных происшествиях, бывших при осаде и взятье Очакова, наслышавшись о том от бывшего при том и приехавшего оттуда князя Сергия Федоровича Голицина, которые повествования были для меня отменно интересны и приятны и подали мне после довод к описанию всего того в особой книжке, которая и доныне хранится у меня в библиотеке. Я постарался угостить сего умного и ласкающегося ко мне человека как возможно лучше, показывал ему свои картины и все, кидающееся и глаза, и после ужина проводил поскакавшего далее в свой путь в Тулу.
К числу таковых же приезжавших ко мне разных людей принадлежал и наш деревенский поп и мой прежний отец духовный Евграф. Сей, будучи превеликим охотником говорить, надоел мне как горькая редька. Он пробыл у меня без мала двое суток, и беспрерывными своими повествованиями и рассказами не допустил меня ни в чем порядочно упражняться. Они мне уже так наскучили, что не один раз я предпринимал нарочно во время оных читать и писать и иные дела делать, и всячески давать ему знать, что я не хочу его слушать, и что он мне мешает, но ничто не помогало. Он продолжал беспрерывно свое дело и обращался мне в тягость, и насилу-насилу сжил я его с своих рук и проводил со двора, дав ему несколько рублей на дорогу.
Приезжал он ко мне нарочно и не без дела, и оное относилось более до чудака, моего двоюродного братца, Михайла Матвеевича и до его дома. От него услышал я, что сей жалкий человек не только не отставал от своего проклятого ремесла, пьянства и драки, но час от часу становился хуже и спешил скорыми шагами к своей погибели. В порок сей вдался он уже так около сего времени, что ничто не в состоянии было его исправить, и мы дивились даже, как он еще жив был. Но жалко было то, что вместе с ним погибали его дети. Поп сказывал мне, что, при его распутной и негодной жизни, сделалась будто бы и самая его дочь таковою ж, а сын весь избит, изувечен, и что не велик прок и надежда была и в оном. Далее сказывал мне он, что за дочь его сыскался уже жених, и это он нарочно за тем и приехал, чтоб меня о сем уведомить, и говорил, что, по всем обстоятельствам, надобно б спешить отдавать ее замуж. Я всему тому и верил, и нет. Но то была правда, что чудак сей делал величайшее пятно и бесчестие вашей фамилии, и она сколько мною славилась, столько им чернилась, что, натурально, меня очень огорчало. Впрочем, обрадовал меня поп сей привезением известия, что наши дорожные хотя от крайней дурноты дороги и много беспокойства претерпели, но доехали благополучно до Серпухова.
Свободное копирование
