Письмо 248.
Любезный приятель! Описав в преследовавших письмах всю мою долговременную и со многими трудами и хлопотами сопряженную поездку в Козлов и в свою Тамбовскую деревню для межеванья, возвращусь теперь к прежнему повествованию своему о происшествиях, бывших со мною в Богородицке. Тут опять услышите вы о новых моих заботах и хлопотах, также удовольствиях и неудовольствиях. Но прежде, нежели я начну вам по порядку все бывшее рассказывать, надобно мне вам сказать, чем в особенности занимался я первые дни по моем возвращении из Козлова.
Переночевав с своими родными и проводив поутру своих новобрачных, поехавших с гостьми своими от нас в свою деревню, первое мое дело состояло в том, чтоб разобрать целую кипу, накопившуюся без меня и присланных ко мне из разных мест писем и прочесть оные. Потом счел я своего Дворяниновского прикащика, приехавшего ко мне в самое сие время и тут бывшего. Потом пишу письма в Кашин к племянницам своим и племянникам; расспрашиваю о волостных делах; узнаю о многих бывших в отсутствие мое происшествиях, произведших во мне досады ж неудовольствия. А после обеда посещаю вместе с сыном своим свою библиотеку на колокольне; отбираю в ней множество книг для отсылки в Козлов, отчасти к барону, отчасти к директору Иванову, которому я книг прислать обещал. Посылаю за переплетчиком, покупаю у него прекрасную шкатулку для отсылки туда же в подарок, пишу ко всем тамошним благодетелями и друзьям своим письма и отправляю приехавших со мною туда своих мужиков Козловских. Но гость, заехавший ко мне, помешал мне заниматься всеми сими хлопотами и причиною тому было то, что я не успел в сей день обо всем и узнать и по надлежащему осмотреться.
Наступившее потом утро достопамятно было тем, что я в оное впервые основал порядочную ежедневную записку всем случающимся со мною происшествиям, и самый тот исторический журнал, который, начавшись с сего года, продолжался и продолжается беспрерывно даже до сего времени, и из которого составились у меня уже несколько переплетенных, порядочных книг, которые, по нужде, могут уже служить продолжением описания моей жизни или, по крайней мере, быть наилучшими материалами к замышляемому мною около сего времени особому сочинению, содержащему в себе порядочное описание всей моей жизни в пользу моих детей и потомков, которое вскоре после сего я и начал, как о том упомяну я ниже. Впрочем, занявшись в этот день обранжированием и приведением в порядок всех своих дел, перед вечером поехали мы в Ламки к моему зятю и замужней своей дочери, у которой я еще не был так, как у хозяйки,
Как дороге случилось быть тогда очень дурной и тяжелый, то приезжаем мы туда уже ночью и, против всякого чаяния, находим там нашего городничего князя с женою. На сего человека, продолжающего все еще в глаза мне льстить и лицемерпть, а в тайне непрестающего мне злодействовать, я начинал уже и негодовать за то, что он по ту пору у меня не был. Он извинялся предо мною тем, что хотел ко мне ехать в самой этот день, но услышав, что мы едем в Ламки, и сам туда поехал. Зять мой и дочь обрадовались неведомо как моему приезду. Я нашел их уже свыкнувшимися между собою и дочь свою исправляющею уже совсем должность молодой хозяйки, и довольно порядочной. Мы застали у них еще княгиню Кропоткину, женщину не старых еще лет, умную, благонравную и ласкавшуюся ко всем к нам, а дочь мою крайне полюбившею. С сими гостями провели мы весь вечер в приятных и веселых разговорах, и наконец поужинав и ночевали. Зять мой унимал было ночевать и князя, но он не остался.
Что касается до командира моего, г. Давыдова, то он находился в сие время в Петербурге и удивил меня некоторыми оставленными после себя мне ордерами, которые прочитывая в сей день поутру, принужден я был не один раз усмехаться, находя в них сущие нелепости и заключать, что писал он их, будучи сам друг, или подгулявши.
Княгиня Кропоткина поехала от нас на другой день рано, а я, встав по обыкновению своему рано, занимался в особом, для меня назначенном, кабинете все утро чтением взятой с собою приятной книги; а дождавшись как все встали, провели все утро и весь день, как родные и уже без церемониалов, и я обо многом говорил с зятем. Молодая хозяйка, отменно меня всегда любившая, старалась наилучшия и наивозможнейшим образом меня у себя угостить, и ну плакать, как я собрался ввечеру ехать и не хотел согласиться на их просьбу, чтоб остаться у них еще ночевать. Впрочем, была она уже совсем не таковою, какова была в девках, но весьма похудела. Причиною тому было то, что она с самой свадьбы понесла и была уже беременна; и как она жаловалась на чувствуемую ею боль в животе, то сие нас и озабочивало уже несколько. Впрочем, происходили у нас многие советы о езде в Москву. Зятю моему нужно было в ней побывать. Он подзывал с собою и меня, или, по крайней мере, жену мою с сыном, и мы почти условились, чтоб отпустить мне ее, буде самому ехать будет не можно. Мы поехали от них в сумерки, оставив вместо себя погостить у них дочь нашу Настасью, и по испортившейся дороге приехали домой уже ночью.
Тут во весь вечер занимался я разбором пиес, заготовленных для "Экономического своего Магазина", и отметкою тех, которые были уже напечатаны, для узнавия сколько находилось еще тут и в Москве не напечатанных, дабы узнать, надобно ли было спешить продолжением сей работы, или нет. Между тем, дал я сыну своему прочесть сочиненные мною еще в Козлове три особые пиесы, содержащие советы молодым экономам, для узнания его об них мыслей. Они ему очень полюбились, однако он не советовал мне помещать их в "Экономический Магазин", а говорил, что лучше б, продолжив их, напечатать оные особою книжкою, и что она, по полезности своей, многим полюбится и произведет более пользы. Я согласен был с его мнением, и мы с общего согласия положили тогда так и сделать. Но из сего однакож ничего не вышло: стечение разных обстоятельств не допустили меня до продолжения оных, почему и остались они и доныне еще в манускрипте.
Свободное копирование
