Дневник театрального деятеля - 40

16 ноября

В 14 часов состоялось обсуждение «Мистерии — буфф». Предваряя обсуждение, Витоль (начальник ленинградского Управления культуры) сказал: «Работа проделана большая, мы собрались ее обсудить, и на сегодня нас не должно смущать, что нет „лита“, текст рождался на ходу, в работе, и его не успели представить вовремя».

Потом стали выступать ленинградские критики.

Н. Зайцев  — говорит, что только так можно было подойти к этой пьесе. Да, перемена адреса, акцентов. Для себя он так формулирует идею спектакля: в мире не все благополучно, в нем тревоги, бомбы, нужно быть человеком, нельзя обмануться красивыми иллюзиями. Поставлено дерзко, гневно — это Маяковский, вот на Таганке Маяковский такой же (Петр Наумович мрачнеет). Здесь дан собирательный образ диктатора — это в разрезе решений нашей партии. Но есть, конечно, и замечания: не обязательны вопли о голоде в этом контексте, это нехарактерно, ведь это не об Октябрьской революции, поэтому обращение в зрительный зал неправомерно; непонятно, чьими глазами увиден Рай; в оформлении нужен отбор, слишком всего много, есть растопыренность пальцев и нет удара кулака; много унитазного мотива, буфф больше чем достаточно, а вот мистерия — в основном к концу, может, это и правомерно; порванные красные знамена, осиновый крест по-разному можно трактовать, поэтому, по его мнению, надо исключить. Спектакль ярок, талантлив. Многое идет от темперамента, но, может, будет еще больше этот темперамент действовать, если его где-то сдерживать. За основу спектакль надо поддержать.

Рабинянц:  «Что меня привлекло и что еще требует доработки? Пафос утверждения в образах Нечистых: все ради человека, все против античеловечности — это от Маяковского. И эмоциональный накал, и начало спектакля — это образец, на котором можно учить студентов. Что нуждается в усовершенствовании — не все актеры владеют режиссерским рисунком, еще нет свободной пластики». (Разбирает отдельные актерские работы.)

Колмановский:  «Есть внутренние связи спектакля, нельзя растаскивать — одному не нравится одно, другому другое, нельзя так вторгаться. Рай — место скотское». Не согласен с Зайцевым, что непонятно, чьими глазами увиден Рай.

Беньяш:  «На авансцену этого спектакля вышел положительный идеал его автора — это заслуга. Нечистые стучат в железный занавес, как семь Гамлетов в стену Датской тюрьмы. Героическое содержание проникло в сатирические куски — это опять положительное».

Цимбал:  «Это новый для Театра Ленсовета опыт и трудный. Гражданственность и патетика распространены и на сатирические моменты. Но вот марш „Все выше и выше.“ — не надо. Спектакль бесконечно работает на нас, на нравственное воспитание. Поразили возможности коллектива — какая согласованность!»

Головашенко:  «Ведь это исторический момент — создание „Новой Мистерии — буфф“. Еще неизвестно, что такое современное переделывание „Мистерии — буфф“, только ли просто текст. Над текстом проделана серьезная работа, но вот надо ли здесь: „Жарища в Африке“, ведь вряд ли режиссер здесь против Чехова, нет, значит, против современных мелодрам, ну так возьмите хотя бы „Чти отца своего“». (Оживление.)

Потом Витоль дал слово мне. Говорю: «Я не официальный представитель Министерства культуры, но рада, что смогла посмотреть спектакль. Все хвалили постановочную группу, и прежде всего режиссера, и им адресовали свою благодарность, я же хочу адресовать благодарность прежде всего театру и его руководству, так как у нас режиссеры имеют много замыслов, но вот воплотить их им удается не всегда. Театр поверил, загорелся. Игорь Петрович (Владимиров, главный режиссер) проявил активность. Начиная обсуждение, Арнольд Янович Витоль говорил, что его интересует принципиальная позиция режиссера. Так вот, если судить по данному спектаклю и по тем спектаклям, которые он ставил ранее — „Смерть Тарелкина“, „Дознание“ позиция режиссера — это ответственность человека за свою судьбу, боль и гнев режиссера за пассивность и растоптанность человека. Здесь кто-то сказал, что между текстом Розовского и Маяковского нет швов, что Розовский равен Маяковскому. Я думаю, что автор на меня не обидится, если, не зачеркивая серьезности его работы, скажем, что это далеко не так. Мне как раз хочется обратить внимание на несовершенство текста — это и в образах, которые у Маяковского, кроме своей „сиюминутности“, еще и типы-маски, а здесь этого многим не хватает, и в самом стихе нет звонкости языка. Зная, как работает этот режиссер, верю, что многие замечания будут учтены. Жаль, что в Москве никто не рискнул предоставить ему сцену для этой работы, а ведь она могла бы украсить столичную юбилейную афишу. Еще раз благодарю театр, что он это сделал».

С заключительным словом выступил Витоль: «Понятна доброжелательность, но не должно быть юбилейного хорала. Талантливым людям просто стыдно слушать такой панегирик. Не надо зачеркивать предшествующие работы театра. В спектакле нет той четкости, целенаправленности, как у Маяковского, которая позволила ему создать либретто. Да, многосложность, многоконфликтность — это тоже знамение времени, но должна быть главная проблема и второстепенные. У Маяковского железная логика, а здесь типы слабые, ну хоть дядюшка в звездной юбке. Вот то, о чем Вы мне рассказывали в замысле, не все удалось, статуя Свободы затерялась среди прочих атрибутов. У Нечистых слишком сильна нота истеричности, слишком часто их ставят на колени, ползают они и валяются. Нечистые с бессилием, а не с силой стучатся в Рай. Вторая линия: в нашей жизни гнев находит мишени — хамы, бюрократы, но есть вещи несовместимые, хлеба, хлеба нет — так вот вам спорт или давайте споем, фраза о начальстве обращена к Раску, Мао и Аллилуевой, а какие они для меня начальство? О песне „Все выше…“ — да, были и плохие пятилетки, но эта песня символизирует лучшее, что было в этих пятилетках. Соглашатель у Маяковского и здесь, здесь он мелок и сведен к литературной борьбе. Тема революции духа, которая как бы грядет на смену революции 50-летней давности, — это неверно. Вот подумайте и скажите, что Вы еще собираетесь делать».

Фоменко:  «Потом расскажу подробно, но сейчас несколько слов. (Прежде всего всех благодарит.) Проблемы нашей жизни, мы от этого не уйдем, как бы проблемы мира нас ни волновали. О голоде — речь не просто в конкретном смысле, а в глобальном, хлеб — это основа. Нечистые должны через все пройти, а не быть этакими бодрячками. Рай должен быть похабен, а не аппетитен. Здесь проводили параллель со спектаклем Товстоногова, не нужно вообще параллелей. Что касается сравнений с Любимовым, то здесь мы разные, а что используем одни приемы — это может быть». Вообще Петр Наумович говорил очень умно, с темпераментом и гражданским мужеством, слушать было интересно, и я, заслушавшись, не все записала. Когда же мы с ним обменивались впечатлениями после обсуждения и я высказалась более откровенно, он сказал, что, конечно, я смотрю в корень, что надо делать что-то другое, что вот был бы лишь маленький театр хоть в Ленинграде, хоть еще где, взял бы к себе 20 актеров, а такие есть, и делал бы что хочется. Я говорю: «У Вас будет театр». А он отвечает: «Нет». Я: «За это говорит вся логика развития». Он молчит.