Но как-то просыпаемся утром - поезд стоит. Может быть, остановка. Но что-то долго стоит. Решили посмотреть, что за станция. Выглянули - степь. Чтобы осмотреться поближе, вылезли из вагона. Ничего не понятно. Три последних вагона, в том числе и наш, стоят в каком-то тупике на разъезде и вокруг ничего. Вдали виднеется сторожевая будка железнодорожника, в которой дежурный стрелочник и всё. Словом, приехали. Как из этого тупика выбраться, в какую сторону податься, неизвестно. Ещё, слава Богу, наши первые попутчики сошли раньше, иначе могли бы запросто использовать нас для закуски. Мама пошла со мной к путейщику спросить, как отсюда выбраться. В будке была пожилая женщина.
- Благослови Вас Господи, не подскажете, как нам отсюда выбраться?
- До первой станции 18 км. Здесь редко останавливаются поезда.
Я ещё не поправилась, ещё температура - такую дорогу мне не преодолеть. А мама с чемоданом и узлом. Женское сердце не могло просто так сказать «Ничем не могу помочь. Как часто водится – спасение утопающих дело самих утопающих». Она приняла нашу проблему с пониманием и желанием помочь.
- Посиди возле печки, деточка, может мне удастся остановить хоть что-нибудь. Если паровоз, полезете?
- Полезем. Нам приходилось и на бензоцистернах ездить, и чего только мы не пережили.
Мама рассказала ей нашу историю. Женщина сочувствовала нам.
- Через час пройдёт паровоз, на котором помощник машиниста - мой племянник. Он остановит, зайдёт ко мне, я тут кое-что передам сестре, а вы по лесенке залезайте в бункер. Так быстро и доедите до станции. На первой станции не слезайте. На второй будет большая станция, может повезёт сесть на пассажирский поезд.
Через час появился вдали один паровоз. Он остановился напротив сторожки. Прытко соскочил молодой парень Витёк.
- Здравствуй, Витёк, помоги добраться до станции этой мамаше с ребёнком. Пешком им не дойти, а другие поезда здесь не останавливаются. Можно год ждать.
- Пусть залезают в бункер, но это что к чёрту в пасть.
- Ничего, сыночек, мы ко всему привыкли. Только бы уехать.
Мама полезла по металлической лестнице, закинула чемодан и узел, потом вернулась за мной. В задней части бункера было углубление. Мы устроились на чемодане. Ведь уголь сырой. Пристроились, рады такой удаче. Подаёт сигнал наш паровозик, и дым валит прямо в лицо. Не спрячешься, разве что воткнёшь лицо в узел, и сажа запорошит тебя не ровным покровом, а каким-то полосатым. Через каких-то полчаса, а может и час, кто его знает, паровоз остановился около водокачки. Слезли мы с бункера паровоза, истинно, что черти полосатые, даже на вокзал зайти страшновато - напугаем людей. Обмылись, как могли, у водокачки, вернее, развезли сажу по лицу, и пошли во внутрь вокзала счастья пытать. Нас таки люди сторонились. Мама усадила меня возле одной старушки, сняла с меня пальтишко, вытрусила на улице, обтрусила свою фуфайку, набрала в бутылку воды, насколько можно было отмыла лицо и руки. Вытерла полотенцем - вроде бы ничего, на людей похожи.
Стала пробираться к кассе. Подошла очередь - билетов на Москву и на Киев уже нет. Но скоро должен проходить поезд на Москву. Мы вышли на перрон, пристроились в очередь. Мама на всякий случай приготовила какие-то деньги. Посадка - трудно подобрать сравнение, чтобы было понятно. Не знаю, каким чудом мы залезли, сказался, очевидно, большой опыт. Проводница, как настоящий многоборец, вся, что называется, в мыле, помахав флажком и, наконец, закрыв дверь, вытирала пот, который градом катился по её лицу. Она оглянулась и тут увидела нас в тамбуре.
- А Ваш где билет, гражданочка?
Мама в слёзы:
- Мы уже два месяца едем и никак не можем выбраться.
- Прийдёт контролёр, что я ему скажу?
- Мы в вагон не пойдём, здесь будем.
Мама рассказала ей всю нашу историю, что в первый день войны она потеряла сыночка, и он каждую ночь ей снился в Бийске, больше она не могла терпеть и решила всё-таки ехать. А может, удастся разыскать. Сердце женщины смягчилось, и она разрешила нам ехать в тамбуре. Это вы представляте, две чугунных плиты, скреплённых посередине болтом, что позволяет составу двигаться не только по прямой линии, но и по дугообразной. Мы уселись на чемодан в уголочке. Мне трудно образно объяснить так, чтобы каждый представил, какое это место. Поэтому, я думаю, лучше если каждый по своему воображнию вспомнит, как ему приходилось переходить из вагона в вагон, и там на связках не только слышно шум колёс, но и видно, как они мелькают. Не знаю, что помутило мне мозги - то ли ритмичный грохот, то ли мелькание колёс, но мне стало дурно. Мама наклонила мою головку над дыркой, где видны были колёса, и меня вырвало. В это время приоткрылась дверь и заглянула проводница.
- Ну как вы тут?
- Анечке совсем плохо.
Тусклый свет в тамбуре ещё не давал полного впечатления, как я выгляжу, но всё же проводнице показалось, что вид у меня больной.
- Проходите в вагон, я вам подыскала место в моём купе.
Это было совершенно неожиданное спасение для нас. На свету я была серозелёного цвета и внушала опасение, а вдруг это маленькое, пока ещё живое существо, сыграет злую шутку - отправится в рай, и это будет грех и на её душе.
- Проходите сюда в моё купе.
Она уложила меня на нижнюю полку. Потуги к рвоте продолжались. Она дала мне миску. Мама склонилась над моей головой. Через какое-то время я успокоилась и уснула. Мы благополучно доехали до Москвы. Прощаясь, мы не знали, как благодарить добрую проводницу. Мама давала ей деньги, но она не взяла.
- Вам ещё долгий путь - пригодится. А ты, Аннушка, будь здорова и живи долго-долго.
Свободное копирование
