Между тем как все сие продолжалось, происходило у нас много всякой всячины. И сколько дух мой не был огорчен и обуреваем сожалением о сей любимой моей дочери, но я при всем том не оставлял заниматься и прочими своими делами, а особливо бывшими тогда в самом развале многими садовыми и другими работами. Пристройка моя приходила тогда к своему окончанию, и я имел множество хлопот при обделывании оной внутри и делании ее к житию удобною. Надлежало класть в ней печи, оклеить ее обоями, подбелить потолки, делать перегородки и прочее, и прочее. И как сначала она нам, во время дочерниной болезни, ни мешала и к душевному беспокойству ни прибавляла много и телесного, но наконец удалось мне ее к половине июня совсем кончить. И мы, переходя в нее, перевели с собою уже любезную, начавшую тогда выздоравливать дочь нашу и имели сугубое тогда удовольствие, ибо с одной стороны нажили себе простор, а с другой -- могли ласкаться уже надеждою, что дочери своей мы не лишимся.
К самому сему же времени отделался (и г. Михайлов, расписывающий весь нижний этаж дворца нашего. И легко можно заключить, что и сия работа также ежедневно привлекала меня к себе и заставляла пробывать у него по несколько иногда часов времени.
Что касается до сада, то в оном во все сие время произведено было мною множество дел, и ими занимался я еще более нежели в минувшее лето и имел столько труда и беспокойства душевного и телесного, что два раза сам занемогал. Едва было не нажил себе лихорадки и насилу-насилу успел ее захватить в самом начале, и с тем декоктом своим отлечиться. Наиглавнейшие работы мои состояли: в отделке помянутых двух фальшивых фигур: в раскапывании многих мест в горах, отчасти для удобнейших въездов на горы, отчасти для спокойнейшей ходьбы при гулянии, в устилании многих мест дерном: в откопании найденного старинного тайника или потаенного, высеченного в самой древности в горе сей, к воде схода из бывшей тут в старину крепости; в отделке моего каскада и каменной на верху его построенной беседки, в отделке нижнего большого водоема и островка посреди оного, с поставленною на нем статуею; в раскрашивании каменной ротонды; в расширении моего большого водовода и сделании его прочнейшим чрез устлание дна и краев его плитами и каменьями; в основании еще новых водоводов из магазейного парка; в сделании в оном новых украшений: в основании и назначении многих других мест для водяных резервуаров или водохранилищ; в разрытии и приуготовлении места для затеваемого фонтана; в сделании разных деревянных и раскрашенных сиделок: в построении новых кирпичных сараев для заготовления кирпича к будущим строениям; в построении многих мостов для спокойного переезда чрез вершины, в посаждении опять многих тысяч диких и плодовитых дерев и кустарников и множестве других разных мелочных работ. И как все сие не только надлежало мне самому назначить и все работы распорядить, но и за самым производством их в разных местах иметь частое смотрение, то легко может всякий заключить, сколь многочисленными надлежало быть в сие время трудам и хлопотам моим. Словом, их так было много, что я сам себе дивился, как успевал я все то делать и переносить все труды сии.
Но как бы то ни было, но я, не смотря и на частые бывшие в сем году в начале большие и проливные дожди, мешавшие мне в работах, успел и в течение одного мая месяца весьма многое сделать и имел притом удовольствие видеть у себя одного иностранного знаменитого путешественника, ездившего по всему свету для обозрения всего любопытного. Был то некакий граф Мантейфель, человек молодой и очень любопытный и знающий. Разнесшаяся повсюду слава о нашем Богородицке побудила его нарочно к нам приехать, и я принужден был его, вместе с спутником его, всюду и всюду и по всем зданиям и местам выводить и все и все им показывать. Оба они смотрели на все с превеличайшим любопытством и удовольствием, а всего более наша церковь и мой грот, который им отменно полюбился, и зеркальная дверь и их так хорошо обманули, что и они посхватали с себя свои картузы для поклона на встречу к нам самих их идущих. Они расхвалили впрах меня за выдумку совсем нового рода украшения и признавались, что она зрения в особливости достойна. Когда же завел я их против отдельных уже тогда моих фальшивых фигур, то они поразились таким удивлением, что изобразить оного были не в состоянии и признавались, что они сколь много ни путешествовали уже по свету, но нигде таких редкостей не видывали, каковыми почитали они сии фигуры, мой грот, а всего паче мою песчаную рюмку и пещеры, которые превозносили они до небес похвалами. Да и все расположение сада так им понравилось, что они приписывали ему и мне тысячу похвал и поехали от меня, принося мне множество благодарений за доставленное им мною удовольствие. Чем и я с моей стороны был очень доволен, ибо считал сие наилучшею за все труды мои наградою.
Впрочем, достопамятно, что в конце сего месяца состоялась у тетки жены моей Арцыбышевой Матрены Васильевны свадебка. Она решилась выдать и меньшую свою дочь за сватавшегося уже давно за нее отставного кавалергарда, тульского помещика Льда Савича Крюкова, о котором я имел уже случай упоминать. И как она во время болезни дочери моей нарочно к нам для нее из Ефремовской своей деревни приезжала и тем в тогдашней горести вашей одолжила нас очень много, то как мне ни было недосужно, но я не мог никак отказаться, чтоб не сделать и сии удовольствия и не приехать к ней на сию свадьбу в Ефремовскую ее деревню и тем исполнить и долг родственный и оказать свою благодарность, что и учинить нам было тем удобнее, что в рассуждении болезни дочери моей вся величайшая опасность тогда уже миновалась.
Свободное копирование
