Продолжение моих бедствий - 4

   Но как бы то ни было, но неожидаемый переворот сей и восторжествование над всеми моими правами было мне крайне приятно; но я восторжествовал еще более, когда провожая князя до Бобриков, был там свидетелем другой такой же, но для меня приятнейшей сцены. Там, как мною уже упомянуто, был управителем г. Верещагин, потаенный любимец и наперсник княжий, и не только из всех сокровеннейших на меня клеветников первейший, но пря описанных выше сего в Богородицке происшествиях также на меня посягавший, и может быть более всех, при помощи своего и княжева друга г. Стрепалова, моего места добивавшийся. Поелику князь сделал такое безобразие в Богородицке, то почитал за нужное такое же исследование о выставках сделать, хотя для единой проформы, и в Бобриках. И там нашел он там всех старост в собрании, то против всякого ожидания г. Верещагина, решился он тот же час расспрашлвать о том старост, хотя далеко не с такою уже строгостию, запальчивостию и гневом, но с хладнокровием. Но случись же так, что старосты, услышав о происходившем в Богородицке и убоясь, чтоб князь и у них не стал бород брить, ни с другого слова сказали князю:

   -- "Что, ваше сиятельство! истину сказать, в Богородицкой волости, что не было, то не было, нам всем это известно, и что говорить! а у нас....-- "Что у вас?" подхватил князь.-- "Что, ваше сиятельство, грех утаить и у нас былое это дело. От Андрея Тимофеевича мы хотя и не один раз слышали приказание, чтоб не давать выставкам квартир и не допускать их до вседневной продажи вина; но эти проклятые целовальники покоя нам не давали, и что говорить, никогда ласкою нашу братью на грех приводили, а иногда силою почти и наянством своим на дворы с бочками въезжали и продавали, и мы хотя не один и много раз докладывали о том вот Петру Алексеевичу, чтоб нам не претерпеть за то чего, но он нам никакого на то ответа всякий раз не давал, а говорил только, что это пустое и что это не наше, а его дело, и чтоб мы от этого ничего не опасались".

   Верещагин, услышав таковой всего меньше им ожидаемой на себя извет, обмер и так испужался, что не мог связно ли одного слова в ответ сказать, когда он, обратясь к нему, его спросил: "Что это, братец! слышишь ли?" и тотчас, схватя его за руку, повел в комнаты и, затворившись с ним в особой, с добрую четверть часа с ним там наедине пробыл. Что они там говорили, уже никто не узнал, а только видели в окно, что Верещагин становился пред ним на колени и умолял о милости, а нам только при выходе их оттуда удалось услышать следующие слова: "То-то, Петр Алексеевич! для других умел ты копать яму, а теперь и сам в нее ввалился!" Но как я удивился, когда, вышед оттуда, нимало не сердился, не пошед уже более и к мужикам на двор, а велел их всех распустить.-- "Вот таково-то, сказал я сам себе тогда, добрым людям лихо и напасть, а бездельникам везде ничего". И хотя было мне сие очень чувствительно, но как князь со мною обращался уже гораздо лучше против прежнего, то сие и поуспокоило меня несколько, и я, желая сколько-нибудь от бывшей тревоги отдохнуть, с удовольствием остался тут, проводив князя, поехавшего в тот же день тут в леса бобриковские за охотою.

   Но удовольствие мое еще несказанно увеличилось, когда я случайным образом в сей день от конюха своего узнал в подробности о помянутом последнем шильничестве Темешова, чего я до того времени никак не ведал. "Ах, ты, бормот, бормот!" обрадуясь тому чрезвычайно, говорил я сам себе. "Ах ты скверный и негодный человек! Не сатана ли самая научила тебя эдакую пакость сделать и такую тревогу произвесть? Вот для чего ты и сюда не поехал, как ни подзывал тебя князь? Но, молчи ж, дай мне дождаться князя с поля! Выведу же я тебя на чистую воду!" -- я стал думать как бы мне сие сделать лучше.

   По моему счастию, поле в сей день было для князя отменно счастливо, и он возвратился как медной грош, в полной радости и удовольствии. Были с ним в сей день Власов и некто Москотиньев, и натравили они множество зайцев; и как князя ничто в свете так обрадовать и увеселить не могло, как таковая удача, то был он весь сей вечер веселым-веселёхонёк, что увидев и рассудил я употребить сей случай в пользу. И между тем, как они в полном удовольствии упражнялись в обыкновенных своих о псах и зайцах рыцарских разговорах, пригорюнившись нарочно, сел я в уголок и принял на себя вид печального человека и чрез то подал повод заметившему сие князю подойтить ко мне и сказать: "Ну, а ты что так не весел? Не болен ли?"

   -- Нет, ваше сиятельство! (сказал я). Я здоров, а у меня из головы нейдет вчерашний напрасный гнев ваш на меня. Дело-то обнаруживается, и выходит то, чего не только мы, но и вы не воображали себе.

   -- "А что такое?" (подхватил князь).

   -- А то, что Темешов не даром сюда с вами не поехал, как вы ни изволили его уговаривать, а ускакал скорее домой. Не нужды его протуряли, а боязнь, чтоб вы о его бездельничестве не узнали!

   -- "О каком таком?"

   -- Он изволил позабавиться над вами и пошутить так, что вряд ли вы ему за то спасибо скажете. Бездельник небось и теперь смеется и хохочет на ваш счет.

   -- "Помилуй, скажи, что такое?" (подхватил смутившийся князь).

   -- Как бы вы думали? Открылось вот что: выставкм-то в Кузовке, где вы ночью изволили ехать, вовсе не было и нет, и целовальника не раживалось. Я нарочно посылал узнавать об ней, и ко мне вот недавно приехали с точным донесением, что избушка та была совсем пустая и что жил в ней богадельник, дня за два до того умерший, и стояла тогда совсем порожняя и пустая.

   -- "Как это можно? Да с кем же он тогда говорил? Я сам своими ушами слышал, как он говорил с целовальником".

   -- Совсем тем, целовальника никакого и в избушке ни жадной души не было; а он изволил сам с собою разглагольствовать, и предлагая вопросы переменным голосом, сам же и отвечал себе, и тем-то позабавился над вами.

   -- "Как это можно, и не вправду ли?"

   -- Действительно так. Извольте хоть сами спросить конюха, которой ехал позади вас, на других дрожках, и будучи ближе вас к нему, это явственно видел и слышал, и смеялся еще тому, что он так проказничает.

   -- "Но эта проказа-то меня и за живое задевает! Ах, бормот, бормот! ох проклятой человек! Ну, разведался б я с ним, если б он здесь теперь был! Возможно ли, каких пакостей он натворил и до чего меня тем довел!"

   -- Да и вместо старосты-то Рогачевского чуть ли не он же ли вам своего мужика представлял, и что ему вам сказывать настроивал. Видели, что он с каким-то мужиком долго наедине за кустом говорил.

   -- "Ну, это статься может, я и сам уже догадывался, что тут его были блохи! да я по всему вижу, что это его были довести. Ах, бездельник, бездельник!.. а все твое место их с ума сводило. Хорош, брат, и судья-то ваш краснорожий, и вот, что с угрями-то на лице, как бишь его?.. Да, Арсеньев".

   -- А что такое? (спросил я).

   -- "Послушал бы ты, что он мне на тебя насказывал, и что о тебе говорил! И сему-то ослу хотелось быть на твоем месте! Но увидят они его разве на том свете или во сие!

   Поразился я, сие услышав, удивлением превеликим, и только сказал на сие: "Бог с ним, когда ему так хотелось!"

   -- "Но, как бы, Андрей Тимофеевич, помолчать обо всем том и не разглашать всего этого... пожалуйста! А обо мне, мой друг, будь уверен, что вперед меня эти бездельники не собьют уже с пути, а я о тебе как прежде был, так и впредь останусь хорошего мнения. Позабудем прошедшее! Оно к твоей же пользе послужило и меня в прежних о тебе хороших мыслях утвердило".

   -- Хорошо, ваше сиятельство! помолчать, так помолчать!

   -- "А то ведь, пропади они совсем! все эти негодяи станут смеяться и трунить надо мною".

   -- То-то и дело! (сказал я). Это я сам знаю. Извольте, ваше сиятельство, быть с сей стороны спокойным!

   -- "Но будь же я ты, мой друг, повеселее! сказал наконец, князь, и перестань на меня досадовать! От этих негодниц и сам Христос не отделается, и самого ангела они смутили б. Ах, бездельники, бездельники!

   Сказав сие, пошел он от меня прочь к своей веселой компании и скрыл так хорошо свою досаду, что никто того не приметил, а и мне не было дальнего повода разглашать о том, а я доволен был, что все дело мое такой переворот и такое хорошее окончание получило.

   Князь и действительно с сего времени сделался ко мне добрее и обращаться со мною стал совсем инако и, наконец, пред отъездом своим так удобрялся, что спросил меня: не имею ли я опять какой нужды в Москве и не надобно ли мне в ней побывать опять?

   -- Хотелось было, -- сказал я, -- будущею зимою съездить в нее с женою и детьми и пожить сколько-нибудь, чтоб поучить дочь свою танцевать.

   -- Ну, так с Богом! Поезжай себе, пожалуй, и живи сколько хочешь, мы тебе рады будем.

   Сим образом, ни думано, ни гадано, попримирились мы с князем, и я, проводя его, с спокойнейшим уже духом поехал назад в Богородицк и во всю дорогу не мог довольно нахохотаться и надивиться всему происходившему.

   Вот каким образом кончилась и сия вторая мне передряга, или прямее сказать, трагикомедия. Но как письмо мое достигло до своих пределов, то дозвольте мне на сем месте остановиться и сказать вам, что я есмь ваш, и прочее.