Все они и успели действительно на другой день возвратиться и привесть с собою перед вечером всех старост. Но между тем как они собрались, препроводил я весь тот день равно, как на каторге, ибо признаться надобно, что дело сие меня очень смущало и озабочивало. Я хотя, с своей стороны, и действительно был не виноват и ничем не замаран, -- как с таким человеком, каков был Игнатьев и никому иметь никакого дела было не можно, -- но как, с одной стороны, сам я не за верное знал, что никто не впускал целовальника в избы для ночлега и не было ли каких бездельников, делавших то из корысти или за вино себе даровое, а с другой стороны, не сомневался, что придирающийся ко мне князь непременно станет расспрашивать всех старост сам, с обыкновенной) своею строгостью и угрозами, то страшился я, чтоб какой-нибудь из них не проговорился б и не сказал, что от меня приказания хотя и были, но не слишком строгие и настоятельные, а тогда почитал я себя погибшим и неминуемо долженствующим потерять с бесславием свое место.
Все сие меня смущало и приводило в великое недоумение, и как я не имел у себя никакого заступника, поелику тогда не было уже при князе г. Стрекалова, на которого, по дружбе его ко мне, мог бы я сколько-нибудь надеяться, что он советами своими поукротит князя, а из оставшихся при нем господ во всех находил себе недоброхотов и желателей моего несчастия, то и не оставалось мне иного, как по обыкновению моему возвергнуть всю печаль мою на Господа и ожидать всего от произвола и распоряжения промысла Господня, почему я и не вдавался прежде времени в отчаяние.
Сие было и лучшее, что мне можно было учинить; ибо хотя бы мне и стараться употреблять все, что только можно было к вспоможению себе в сих критических обстоятельствах, но я никак бы не успел и всеми своими стараниями ничего бы не сделал, а скорее бы все дело мог испортить, нежели помочь; ибо обстоятельства тогдашние были несравненно хуже, нежели я думал и воображал себе, и опасность для меня предстояла действительно великая, ибо с одной стороны, как я после проведал, окружен я был со стороны князя лазутчиками и наблюдателями всех моих шагов и деяний, и некоторые из людей его не выходили почти из канцелярии, дабы увидеть, не стану ли я старост уговаривать и их к чему-нибудь преклонять; а с другой -- все завистники мои не оставляли во весь сей, критический для меня, день ни на единую минуту князя в покое, но совокупными силами вливали в него ад, огонь и пламень на меня; а через все то и удалось им так хорошо настроить князя, что не только они уже за бессомненное дело, но сам он почти за верное полагал, что меня в тот день сменит и лишит с бесчестием места. Что и действительно б воспоследовало, если б не сама судьба вступила уже в посредство и произвела то, что всего меньше всеми было ожидаемо, и не благоволила самое зло обратить мне в добро, как из последующего теперь окажется.
Как старосты все собрались, то наступил наконец тот критический пункт времени, в который надлежало мне к нему иттить с донесением о сем. Я вздохнул и, предав еще раз все на произвол судьбе и промыслу Господню, пошел доносить ему о том. Он давно уже того и с нетерпением дожидался и не один раз присылал уже спрашивать, собрались ли все и готовы ль. И не успел о том услышать, как, подхвата трость и ополчившись всею злостию и гневом, унизился даже до того, что пошел чрез двор сам в канцелярию нашу. И не успел войтить в сию темную и мрачную комнату, набитую мужиками, ибо старост, бурмистров и начальников было человек до пятидесяти и более, как опрокинулся на них, как лютый зверь, с превеликою яростию и стал допрашивать всех их с превеликим криком и сердцем, так, как бы о каком важнейшем государственном преступлении, угрожая им и каторгою, и ссылкою, и отданием всех детей их в солдаты, буде не скажут правды, а именно: не приказано ли от меня им было давать квартиры винным выставкам? Но как все старосты единогласно ему ответствовали, что не только от меня никогда таких приказаний не было, но им то и дело всем подтверждаемо было, чтоб квартир не давать, как они никогда не дают и не давали, то сие раздражило его еще пуще. Ему возмнилось, что все они мною упрошены, чтоб не сказывать, и что это моя интрига, и потому, чтоб их более устрашить, закипев злобою, бросился он с превеликою яростию на некоторых из них с палкою и стал действительно задевать их и тузить по головам тростью и принуждать равно как неволею на меня сказывать.
-- Вы не бойтесь управителя! -- кричал и вопил он им. -- Он ничего вам сделать не может. Я сей же час его сменю! Скажите мне только истину.
-- Мы и сказываем ее вам, ваше сиятельство, -- отвечали они во многие голоса, -- и что ж нам сказать, когда чего не бывало; разве насильно лгать изволите приказать?
Сим и подобным сему образом говорили и отвечали ему все старосты на все его к ним приставания, продолжавшиеся более четверти часа.
Я стоял в сие время как вкопанный и не только удивлялся такому над меру строгому исследованию, но трепетал духом, боясь, чтоб кто-нибудь из них не струсил и от боязни действительно не взвел на меня какой-либо небылицы. Но пекущаяся обо мне судьба подкрепила всех их более, нежели все думали и ожидали. Они все не только всех его угроз и ударов палкою не устрашились нимало, но, огорчившись тем, еще громче и более то слово твердить стали, что разве насильно хочет он их заставить говорить неправду и сказывать то, чего не бывало. А сие воспламенило его еще более и довело до такого безумия, что стал им угрожать обритием бород их. Сим последним надеялся он, по внушениям и советам льстецов своих, всего более устрашить мужиков; но они, услышав сие, только все рассмеялись и не один, а многие из них вдруг ему на то сказали:
-- В этом воля ваша, и не только бороды, но хоть и головы нам все обрейте, а что не было, так и не было, и сказать нам нечего!
Взбесился и вспрыгался князь, сие услышав. Он заревел на них, как тигр, и кричал, чтоб скорее подавали фельдшера и с бритвами, и, прогнав за ним караульного капрала палкою, клялся небом и землею, что он действительно сие исполнит.
В самое сие время случилось бедняку, старшему моему канцеляристу Варсобину от крайнего негодования что-то пробормотать себе под нос. И как, к несчастию, стоял он неподалеку от князя и сей, оглянувшись, увидел его улыбающегося, как вдруг опрокинулся на него, как лютый зверь, и завопил:
-- А ты что это тут бормочешь? Твои бездельничества мне все давно уже известны! Вон отсюда! И прочь из моей команды! Не хочу я тебя более иметь у себя!
И велел вытолкать его вон.
В сию минуту вострепетал я духом, и сколь твердодушие мое до сего ни было велико, но тогда поколебалось и оно, и я не утерпев, чтоб не прервать своего молчания, и ему, хотя с возможным хладнокровием сказал:
-- До сего я молчал, и ваше сиятельство изволили сами слышать и видеть, а что я их не упрашивал и не умолял, в том ссылаюсь на всех самих их; но теперь вынужденным нахожусь сказать, что ежели сим образом изволите насильно их приневоливать сказывать то, чего не бывало, то не диковинка принудить их взвесть на меня и самую церковную татьбу {Татьба -- кража, хищенье.} и все, что вам будет угодно; но не знаю, похвально ли то для вас будет?
Пилюля сия, какова ни горька была, но он в запальчивости своей проглотил ее, не почувствовав нимало ее горечи. И как в самый тот момент вбежал без души и слуга его, брадобрей с бритвою и ножницами в руках, то сказал только:
-- А вот посмотрим, сударь, посмотрим!
И бросился волочь сам и сажать на скамейку одного из старост, заставлять слугу своего стричь и брить ему бороду. По особливому счастию случилось, что жребий сей пал и неслыханному поруганию сему подвергся один из разумнейших и неустрашимейших старост; он не только не устрашился, но шел смеючись и, садясь на скамью, давал сам бороду свою на обстрижение и говорил только:
-- Воля ваша! Не только бороду, но хоть голову извольте брить, нам спорить в том не можно! А чего не было, так не было, и лгать напрасно мы не хотим.
Сими словами он так всех сотоварищей своих подкрепил, что все единогласно твердили то же, и какое ни началось чекрыжение и полосование бород, но невероятное почти дело: ни один из них не сделал косой мины, а все садились, смеючись и почти с хохотанием, равно как бы ругаясь над самим князем.
Все сие и сделавшееся во время бритья сего молчание, соединенное с явным негодованием, а паче всего нижеследующие слова, проговоренные в толпе одним стариком, так что князь их услышал:
-- Отец наш, а ваш батюшка, князь Сергей Васильевич этого бы не сделал; он нас любил и не стал бы так позорить; дай Бог ему здоровье! -- так князя смутили и поразили, что он каков ни зол был, но не выдержал зрелища сего более десяти минут; но увидев, что и сим крайним, насильственным средством и самым дурачеством своим не мог ничего успеть, пошел от нас из канцелярии, не сказав ни одного слова и равно как обруганный, и восчувствовав всю дурноту содеянного им, был во весь тот вечер так сердит, что не хотел говорить даже с своими друзьями и наушниками ни единого почти слова, а наутрие, в самой скорости собравшись, и ускакал совсем вон из Богородицка.
Итак, самый сей и всего меньше всеми ожидаемый случай спас меня тогда от всей его лютости и разрушил вкупе все бездельнические происки и замыслы моих завистников и недоброхотов. Я остался так, как был. И князь с того часа сделался тише и ко мне несколько благосклоннее, а они остались все как оплеванные, и с сего часа так прижали хвост, что ни один из них не посмел уже более и помыслить о том, чтоб проситься на мое место. Так хорошо, может быть, одумавшись, князь в сердцах отбрил и самих их втайне и наедине за то, что они ввели его в такую глупость пустыми своими наговариваниями и внушениями.
Свободное копирование
