Прибавили мне зарплату, я стала получать двести рублей в месяц. И облигации навешивали, подпишись тоже на двести рублей. Хлеб стоил пуд пятьсот рублей. А я получала двести рублей зарплата, сто пятьдесят рублей пенсию и сто рублей, как многодетная мать должна получать до пятилетнего возраста на Лиду и на Колю. Мне не хватало всех денег на один пуд хлеба. Учителя тоже получали по четыреста рублей, им тоже тяжело было жить. Кто жил? Крестьяне, у кого был хлеб. Я нажимала только на картофель, стала много сажать картофеля.
Вот, выбрали нового бригадира и постановили сделать обыски по домам, у кого что найдут колхозного имущества. И ко мне пришли. Ну это я думаю, по доказу кто-нибудь видел. У меня осталися поповы сани. Я их поставила вместо ясель, корова там ела, очень удобные. Я их околотила заглухо, чтобы корм не валялся. И вот, я ушла в Остров по делам. Аня была дома, а сарай не запирали днём. И вот пришли в сарай бригадир, член правления (был Лёнька Сергеев) и еще не знаю кто. И взяли мои сани и увезли к колхозному двору. Прихожу я с Острова, а дочь Аня плачет: "Мама, у нас сани взяли, пришли, корову привязали к столбу и увезли сани." Я пошла к бригадиру, его нет дома. Он работал на трёх деревнях, где я его буду искать. Пошла я к колхозному двору, вижу сани мои стоят и оглобли ввернули на чеку, только запрягай. В 12 часов ночи я взяла Петю и пошла за санями. Вывернула оглобли и покатила под гору, сами катилися. Лёд был, невозможно пройти. Вот мы их в речку-то скатили, а из речки-то никак не вытащить. Туда-сюда по речке-то ездили, нет сил, Петя то был мал. Ну, наконец, втащили. Поставила я на место корову, привязала, сарай заперла, всё в порядке. Это была пятница.
В субботу я мою классы, грязища в классах. И вот идёт ко мне бригадир и говорит: "Здравствуйте." Я сказала: "Здравствуй, Александр Кузьмич, что скажете?" А он был партейный, из себя такого умного строил и говорит: "Да, да. Ну как живёте?" А я говорю: "Какая моя жизнь? Вот видишь, какую грязь ворочаю, а что зарабатываю?" А у самой пот с лица лил. Вот он и говорит: "Я к вам пришёл по делам." А я: "Пожалуйста, в чем дело?" (раз, он так вежливо, и я с ним вежливо) "Вот, у нас в колхозе кража, пропали колхозные сани и говорят, что ты взяла." А я ему в ответ: "Нет, я колхозных саней не брала. А я только свои сани взяла. Я не колхозница и сани не колхозные, а мои." Он говорит: "Сани поповские." А я сказала были поповские, а я у него купила и стали мои. Он опять своё: "Да, да. Нет, надо сани отдать." Тогда я ему говорю: "Александр Кузьмич, неужели вы на моих санях колхоз построите? У меня четверо детей, хлеба нет. Вы спросили как я живу? Муж погиб на фронте, сына убили, дом сгорел. Богатому жаль корабля, а бедному костыля. Я их продам на хлеб, да ребят накормлю." И сама, я не выдержала, заплакала. И вот, он понял, что я ему сказала. Тогда ты говорит: "Да, да. Вы бы мне так всё рассказали, я бы вам сам привёз обратно. Ну мне неудобно от колхозников." А я говорю: "Вы не виноваты, Вы бригадир новый. Виноваты те, кто привёл в сарай Вас."
Вот так и жила я и всегда я вспоминаю этого старика, что говорил «Каждый потужит, чтобы тебе было хуже».
Вот я очень соскучилась по Родине. Посадила я всё в огороде, оставила дочь Аню с Колей и Лидой дома. Да еще золовка была, ко мне приехала Елизавета. А я взяла Петю с собой. И вот так было трудно с билетами, едва я доехала. Приехала я на Родину в Костромскую, ночевала ночь, да и говорю: "Я-то на Родине, а где-то мои дети. Какую даль я их оставила." Ночевала я у тетушки ночь, да у другой ночь, да давай собираться обратно. И думаю, где ребята, там и Родина. Никуда я больше не поеду и ребят никуда не отправлю. И дай Бог нам доехать обратно.
Свободное копирование
