В следующий за сим день, по сделанному условию, проводив все утро дома, поехал я обедать к Надежде Андреевне, а после обеда ездили мы с нею в ряды для исправления всех порученных мне от жены комиссий: и их женских покупок, и оттуда вместе с нею проехал к тетке, Катерине Петровне Арсеньевой, которая, благоприятствуя нам, всегда была нам очень рада, и угощала вас всячески и не отпустила от себя без ужина.
На другой день после сего обедал я опять у своей племянницы, а от ней возвратясь на квартиру, занялся писанием домой писем и отправлением приезжавших ко мне с сеном овсом людей, я с ними кое-каких покупок.
Сим образом прожил я уже целых 11-ть дней в Москве в беспрерывных и ежедневных рысканьях по оной. Но как нужды, а особливо по волостным делам, далеко еще не были все исправлены, то располагался я и еще прожить, когда не более, так, по крайней мере, столько же, ибо многого надлежало мне дожидаться, многое что приискивать и затем опять таким же образом по всему городу, иногда в карете, а иногда в городовых санях, по городу рыскать и туда и сюда ездить. Итак, поехавши опять в следующий день для нужд в город, побывал я опять на часок у Новикова, и проехавши от него на Каменной мост для приискивания мебелей, по случившейся тогда жестокой морозной погоде так иззяб, что при возвращении оттуда и едучи мимо знаменитой Арбатской аптеки, восхотелось мне заехать в нее не для покупают лекарств, которых мне никаких было не надобно, а только для того, чтоб в ней несколько минут побыть и обогреться и насытить обоняние свое приятными в ней запахами. И для того, остановись пред нею, побежал я в нее, и дабы заезду своему дать какую-нибудь благовидную причину, то вздумалось мне спросить, нет ли у них горчичного масла, которым мне-таки для всяких случаев запастись хотелось, ибо оно очень хорошо от сведенных рук и ног для трения. И какой же смешной анекдот случись тогда со мною, доказавший мне бездельничество господ аптекарей.
Аптеку, или всю отгороженную перилами часть ее, нашел я набитою народом: множество лакеев, слуг и других всякого рода людей стояли перед провизором с принесенными рецептами и просили об отпуске лекарств, и он едва успевал с обоими товарищами своими отпускать им оные. Провизор, увидев меня, тотчас учтивым образом спросил у меня, что мне надобно?
-- Горчичного масла, -- сказал я ему по-русски, -- и есть ли оно у вас?
-- Как не быть! -- подхватил он. -- Но прошу покорно немножко погодить, чтоб мне отправить сего человека, давно уже дожидающегося; и не изволите ли войтить вот сюда, -- продолжал он, отворяя сам дверцы к себе за загородку, -- и здесь вам не так будет беспокойно и просторнее.
-- Очень хорошо! -- сказал я и рад был еще тому, что он сам меня позадержал и дал мне более времени обогреваться.
Итак, вошед туда, я и стал греться против горящего камина и смотреть, как он с обыкновенным проворством своим и ловкостью приготовлял и отпускал лекарство и огребал с разных людей полною горстью денежки, и дивиться сей толь прибыльной торговле. Между тем, как я сим образом и стоючи против камина грелся и на его расторопность смотря и всеми, стоящими вокруг меня в шкапах, горшками, склянками, кружками и вазами любовался, прошло уже несколько минут, но провизор мой и не помышлял отыскивать требуемого Мною горчичного масла, а продолжал только свое дело, и тем паче, что я его и не понуждал к тому. И тогда вдруг нырь к нам из побочных дверей сам хозяин сей аптеки, в богатом флашроке. Увидев меня, расхаживающего по аптеке, спросил он грубо у провизора по-немецки:
-- Это что за человек, и чего он хочет?
-- Бог его знает какой, -- отвечал он ему также по-немецки, -- а требует горчичного масла.
-- Ну! да что же ты ему не отпускаешь? -- подхватил он.
-- Да у нас его нет, -- сказал провизор.
-- Экой ты какой! -- возразил аптекарь. -- Отпусти какого-нибудь и назови горчичным!
Захохотал я, сие услышав, и обратясь к аптекарю, и сам по-немецки сказал:
-- Извините! Мне какого-нибудь не надобно, а нужно горчичное, господин аптекарь!
Сразил я его с ног до головы сими словами. Он обомлел, краснел, бледнел и не знал, что мне сказать на сие, а я между тем стал продолжать:
-- Я, право, не думал, чтоб в такой славной аптеке, как сия, происходили такие подлые, гнусные и глупые обманы! Когда чего нет, что за стыд в том признаться и о том прямо сказать? Почему вы знаете, на что мне горчичное масло надобно и не могли ли бы вы произвесть вред, отпустив мне, из единой алчности к прибыткам, какого-нибудь вместо его другого. Дурно, сударь, нехорошо, и никто не похвалит вас за это!
С безмолвным терпением и онемевши слушали они оба сие мое казанье {Казанье -- южное, укр. -- речь, проповедь.} и кончили тем, что оба стали мне наиуниженнейшим образом кланяться, называть меня милостивым и премилостивым государем и Бог знает чем и раболепнейшим образом просить, чтоб я извинил и простил им сию проступку и, буде можно, помолчал бы об оной.
-- Не заслуживаете вы того, -- сказал я, захохотав, и с презрением пошел вон в отворяемые ими с крайнею вежливостью мне дверцы.
-- Вот какие плутни и бездельничества происходят у нас в аптеках! -- сказал я сам себе, севши в свои сани, в которых я тогда ездил, -- и хорошо, что я разумел немецкий язык и не допустил себя обмануть. А с иными, а особливо при составлении смешанных из разных веществ лекарств, и Бог знает, чего они, небось, не делают и чем их вместо настоящих лекарств и материалов не напичкивают, и мы хотим еще, чтоб лекарства их были действительны!
Сим и подобным сему образом проговорил я сам с собою во всю дорогу, едучи тогда к старику князю обедать, и досада моя на сих бездельников была так велика, что я, сидючи у князя тогда со многими за столом, заставил его и всех смеяться и хохотать, рассказав им сей случившийся анекдот со мною.
Отобедавши у князя, восхотелось мне уже несколько и отдохнуть с беспрестанною ездою сопряженных (?), и потому, возвратясь на квартиру, расположился в тот день никуда более не ехать, и остаться, на весь вечер дома; а надобно было и лошадям сколько-нибудь отдохнуть. Итак, раздевшись и напившись с трубочкою досыта своего чаю, принялся я опять за разбирание и рассматривание новокупленных книг. Тут попадись мне опять на глаза помянутый новокупленный роман "Генриета". И как мне восхотелось пристальнее его порассмотреть и сколько-нибудь почитаться, то ну-ка я его, бывшего тогда еще в тетрадях, скорее складывать, сгибать, сшивать и разрезывать, и потом, усевшись подле тепленькой печки, его читать. А не успел прочитать десятка два страниц, как он особливостию своего заманчивого и приятного слога так мне полюбился, что мне не хотелось книги сей из рук выпустить, и я так им наконец прельстился, что в тот же еще день восприял непременное намерение его перевесть, и перевесть точно в таком духе, в каком он писан и поговорить с Новиковым не напечатает ли он его.
Свободное копирование
