Тогда в своих исканиях я была не одинока. В эти же годы группа российских журналистов совершала поездки по тем городам Европы, где жили, работали и боролись эмигранты первой послереволюционной волны и их дети. Многое успели им рассказать отец Сергей Булгаков, Никита Петрович Струве, Вера Александровна Угрюмова, Никита Игоревич Кривошеин, Алексей Петрович Арцыбушев, Лидия Алексакндровна Успенская, Василий Семенович Франк, Григорий Алексеевич Рар, Мария Антоновна Деникина. От них наши журналисты узнали о подвиге Матери Марии (Скобцовой), о Карсавине, об участии их друзей в движении Сопротивления против фашизма во Франции, в Италии, Югославии. Игорь Александрович Кривошеин, Г.А. Рар, Мать Мария, В.С. Миллер, - словом, вся элита, рассказывал Н.И. Кривошеин, была арестована немецкими оккупантами в 1940 и отправлена в концлагери. За малым исключением все, чьи имена здесь перечислены, вернувшись в Россию в 1947 году, прошли через ад ГУЛага. К тому времени, когда эти журналисты подготовили документальный сериал «Не будем проклинать изгнание» и продемонстрировали его на ТВ «Культура», многих из них уже не было в живых.
Тогда же, в 1990-е годы, собирал материал и подготовил серию документальных фильмов о трагедии солдат и офицеров белой армии, оказавшихся в эмиграции, Н.С. Михалков. О «Забытых сражениях гражданской войны», о битве за Москву в 1941 году собирал материал и готовил многосерийные документальные фильмы Леонид Млечин. Ф.В. Разумовский работал над серией документальных фильмов «Кто мы?», посвященных истории хозяйственной организации России до 1917 года и проблеме «Элита: фундамент и динамит русской власти». А. Пивоваров изучал трагические периоды ВОВ и рассказал об этом в 2010-2011 годах на НТВ. Группа писателей, свидетелей трагедии, коснувшейся судьбы выдающихся русских литераторов в 1937 году, подготовила и продемонстрировала по каналу ТВ «Культура» фильм «На фоне Пушкина». Многие из тех, кто стремился рассказать правду о нашем прошлом, начинали свои поиски еще до перестройки, но по-настоящему смогли развернуться лишь в 90-е годы. Та, захватывающая слушателей убедительность и легкость, с которой Светлана Крючкова читает стихи Анны Ахматовой и Марины Цветаевой, - это результат трудного постижения их жизни и творчества, которым ей пришлось заниматься в течение двух десятилетий. Во все времена был долог путь к искренности, честности и правде. Но самым долгим и чрезвычайно трудным он оказался в годы господства в России большевизма. Прохождение этого пути в XX веке стоило невероятных, огромных усилий.
По изданиям московского общества «Мемориал» и его филиалов в разных городах нашей страны я узнавала масштабы человеческих трагедий в России XX века. Трагедии эти исчислялись миллионами человеческих жизней. Мои попытки найти моих Емельяновых не увенчались успехом – в 30-е годы советская власть «освобождалась» от Емельяновых повсеместно по малейшему подозрению и доносам. В семье известного Емельянова – Николая Александровича, - охранявшего со своими сыновьями летом 1917 года Ленина в Разливе, пострадали все: 22 года страдал в ГУЛаге Николай Александрович. Его сын Кондратий, по рекомендации Ленина поступивший в Военную Академию и окончивший ее, был расстрелян в 1937 году. Старший сын Н.А. Емельянова, Александр, приговоренный к расстрелу, чудом избежал его и, как его отец, 22 года провел в ГУЛаге. 39 лет провела в тюрьмах, ссылках и лагерях Анна Васильевна Темирева только за то, что больше жизни любила Александра Васильевича Колчака! Талантливый молодой художник Володя Темирев в 1937 году был расстрелян на полигоне в Бутово только за то, что был сыном самоотверженной женщины - А.В. Темиревой. Нет числа таким судьбам …
Не говоря об этих миллионах, пострадавших от репрессий в 1920-1970-е годы, даже на фоне тех, кого УКГБ в разных районах нашей страны «опекало» в 1950-1980-е годы, Б. выглядел вполне респектабельным блюстителем своих «по», не более. Вполне вероятно, что на страх, пережитый им в годы военного детства, наложился страх, поселенный в его душе сотрудниками УКГБ Кемерова в 1963 году. В последующие годы этот страх оказывал на его поступки определяющее влияние. Отсюда его заявление: действовать, но осторожно. Он до сих пор считает себя преследуемым, гонимым охранителями системы. Чтобы уйти от этого, тоже трбовалось мужество. Например, наш современник, всемирно известный композитор Альфред Шнитке, выходец из поволжских немцев, какое-то время тоже считал себя гонимым охранителями системы, поскольку сталкивался с затруднениями в публикации своих произведений. Однажды он послал на отзыв партитуру своего сочинения Родиону Щедрину, тогда члену Секретариата Союза композиторов СССР. Партитуру А. Шнитке со своим благожелательным отзывом Р. Щедрин отправил Геннадию Николаевичу Рождественному, дирижеру симфонического оркестра Всесоюзного радио, который и исполнил произведение Шнитке по радио. Так Г.Н. Рождественский и Р. Щедрин открыли Альфреду Шнитке дорогу к известности и популярности. Опираясь на симпатии поклонников у нас и за рубежом, А. Шнитке сделал важный для себя вывод: «Я отказался считать себя преследуемым и углубился в творчество». Четырьмя инсультами заплатил он за это углубление в творчество. Восьмью инсультами заплатил за право углубленно заниматься наукой брат Николая Ивановича Сергей Иванович Вавилов. Б. не нашел в себе мужества для подобного шага, поскольку с 1968 года руководствовался своим кредо: «Как можно меньше работать, стремиться к минимуму усилий и максимуму заботы о себе».
Углубляясь в творчество в ужасных условиях ГУЛага, Наталья Сац, Вадим Козин и многие другие помогали узникам лагерей переносить тяготы несправедливого заточения. После освобождения, углубляясь в творчество, Наталья Сац создала замечательный музыкальный театр для детей. Известный журналист-международник Генрих Боровик как-то сказал: «Очень многое можно было сделать в это время, если ты был достаточно смелым человеком». Вот именно: достаточно смелым, самоотверженным и творческим человеком. Таким, например, как композитор Алексей Рыбников. Его творчеству тоже ставили преграды. В Брежневские времена ему, Марку Захарову и группе артистов театра Ленком с большим трудом удалось пробить постановку оперы «Юнона и авось». Так поступавших было немало именно в те 1960-1980-е годы, когда Б. писал мне, что он собирается противодействовать «огромнейшей армии преуспевающих представителей общественных наук», но будет «действовать осторожно, экономя энергию, силу и время». По существу просто бездействовать, как в семье, так и на общественном поприще.
У меня тоже была возможность считать себя «преследуемой». Но я всегда твердила про себя строки из стихотворения Евг. Евтушенко: «У славы и опалы есть одна опасность – самолюбие щекочет. Ты ордена не принимай, как почесть, не принимай плевки, как ордена». Я не сожалею о том, что не написала докторскую диссертацию и не поднялась на вершины карьерных высот в исторической науке, десятилетия занимаясь своими и чужими детьми. Не сожалею и о том, что от своего страха (пусть и надуманного) Б. 33 года спасался в моем терпении и сострадании. Как одну из представительниц общественных наук, он до сих пор считает, что «моя старуха», как он называет меня, обязана обслуживать его «по», так как ни на что иное она никогда не была способна, как, впрочем, и все женщины вообще. Однако, сколько ни напрягаю память, что-то я никак не нахожу имя хотя бы одного представителя и мужского пола, которого бы Б. признавал мыслителем своего уровня.
После моей операции по поводу паховой грыжи (начало мая 2000 года), разгневанный на то, что на целых три месяца я оторвала его от его дела «служения человечеству», Б. опять избил меня – навязчивым оказалось его стремление свернуть мне челюсть и переносицу. Но теперь я помнила разъяснения моих учителей. И в травматологический пункт я все-таки сходила. В поликлинике на улице Вавилова полтора месяца лечили меня от этих побоев, но шишка на нижней левой челюсти так и не рассосалась до сих пор и напоминает о себе в плохую погоду. Вести себя в создавшейся ситуации теперь учили меня английский писатель Чарльз Перси Сноу и финский писатель Мартти Ларни. В «Прекрасной свинарке» Ларни писал: «Почти все мужья обращаются с женами дурно или вовсе никак не обращаются». Я уже знала, что подружек по несчастью я имею на всех обитаемых континентах мира без исключения. Но Ларни поразил меня точной копией характеристики Б., моего соседа по коммунальной однокомнатной квартире. Его «Прекрасная свинарка» рассуждает: «Если мужчина рак – коротышка, словно нечаянно обрубленный, тогда он очень опасен и обременителен для нас, женщин… Берегитесь, женщины, низкорослых мужчин! Они страдают неизлечимым комплексом низости, вызывающим осложнения. Симптомы болезни: неудержимое властолюбие и честолюбие, не говоря уже о страсти к деньгам и плотском сладострастии. Уродливое воспитание приучило их требовать от женщины любви, почтения и притворства». Б. был таким еще и потому, что вообще не получил никакого воспитания.
Володе младшему повезло. Он успел уехать в Липецк к матери, не увидев моей изуродованной Б. физиономии. Как они жили, не работая почти два года, подробно описано в письмах Анны ко мне. В одном из них в конце 2000 года она сообщала: «Вовка спит на полу, а я на разложенном и сломанном диване». В армии он все-таки спал в нормальной постели пусть на армейской, но кровати. Знала я и тот «диван», на котором умудрялась спать Анна: кто садился на него – тотчас проваливался в яму и оказывался на полу. Надо было им помогать. С Игорем Валентиновичем, курьером областного УВД, мне вновь приходилось передавать им и деньги, и продукты. «Спасибо за ваши передачи, они очень нас радуют, особенно заботой и вниманием и еще тем, что вы у нас есть», - писала мне Анна. «Ваши» и «вы у нас есть» к ее отцу не имело никакого отношения – он в этих делах не принимал никакого участия.
Тогда Анна находилась в состоянии некоторого умиротворения. Будут и иные суждения, но об этом – позже. Существенно помогала им Людмила Ивановна Копылова. Специалист по химизации сельского хозяйства, она работала вместе с Анной в 1980 году в областном управлении сельского хозяйства. Все последующие годы, если Анна бывала не в Москве, а в Липецке, Людмила Ивановна в полном смысле слова содержала материально и Анну, и Володю. Но Анна продолжала обижаться на всех людей.
В письмах ко мне Анна называла имена многочисленных своих «друзей», от которых в скором времени она ожидала получить большие суммы денег. Меня возмущало это иждивенчество. Но я возмущалась, молча, потому что знала – Анна была уже серьезно больна. Ей показан был только легкий труд. Но она пренебрегала и им – такой труд не мог удовлетворить ее неуемное желание обогатиться и в короткий срок. Б. не упускал случая высказать свое возмущение Володе, который тоже сознавал, что к его матери уже трудно было предъявлять серьезные требования. Об одном из таких телефонных разговоров Анна сообщала мне: «Последний раз, когда Вовка поговорил с дедом по телефону, он издергался весь и сказал, что дед по чину - кардинал трепать нервы». Но дед был прав – Володе пора было устраиваться на работу. Об этом напоминала ему и Светлана Степановна – сколько можно было верить обещаниям матери? Ведь ни одного из своих обещаний она так и не выполнила.
Володя был в курсе тех нагрузок, которые приходилось переносить мне. С осени 1999 года и до сих пор я занимаюсь с детьми, готовящимися к школе, и со школьниками 1-8 классов русским языком, литературой, математикой и историей. В 2000-2003 годах я ездила по пяти адресам и в каждой семье занималась с двумя-тремя детьми разных возрастов. Володя младший знал об этом, и собственная бездеятельность угнетала его, а обещания матери уже раздражали. Но он никак не мог найти подходящую работу.
Свободное копирование
