29 мая 2000 года демобилизовался Володя младший. В эти глаза страшно было смотреть. Володя посетил нас в Семхозе. Катя и Сережа быстро нашли с ним общий язык. Втроем они помогали мне собирать в лесу хвою, свозили ее на наш участок и разбрасывали на грядки с клубникой. Я старалась откормить бывшего солдата. Но Володя младший не стал задерживаться на даче – он почувствовал отрицательное отношение к этому Володи старшего, который непонятно почему опасался «неблагоприятного» влияния моего внука на его детей. Мы с ним уехали в Москву. Там состоялась наша встреча с Надей и наши прогулки в Тропаревском парке. Во время нашей прогулки Володя сделал несколько снимков, но у меня этих фотографий нет.
Вот так, сначала с дочерьми, а теперь с внуками все годы со дня их рождения я знала, как живут, чем дышат и чем интересуются трое моих внуков. Их жизнь была моей жизнью, их радости и беды, успехи и срывы были моими радостями, бедами, успехами и срывами. Вместе с их ростом и развитием росли и крепли мои душевные силы. Сначала при моем содействии Б. ограничивал свое участие в делах дочерей. С годами это отстранение, себе на беду, он стал считать своим неотъемлемым правом. «Энергию, силу, время думаю начать экономить и не растрачивать на маловероятные дела». По отношению к семье «энергию, силу и время» себе на беду он экономил всю жизнь. А как наука, с помощью которой он предполагал облагодетельствовать человечество? И когда? Когда наступят благоприятные времена? А если к тому времени его «энергия и сила» безнадежно устареют морально, интеллектуально и физически?
Вынужденное обстоятельствами участие в семейных делах сверх «маловероятного минимума» уже много лет воспринималось им как посягательство на его миссию облагодетельствовать человечество. Его реакцию на такое «посягательство» до 2000 года я описала выше. Такой же она была летом 2000 года. Но к этому времени уже зримо обозначились первоочередные постулаты его «борения»: поесть строго в одно время три раза в день, поспать ночью и днем, погулять, полечиться, пописать и прочие «по». «Деда все записочки пишет?» - спрашивала его внучка Катя. Таков уже был неполный перечень прочно устоявшихся его «по». Здоровье и его чрево, вероятно, давно были для него идолами. Непочтение кого бы то ни было к этим его «идолам» он считает беспросветной глупостью. «Вы – глупые, а я умен, живой, а вы – остолбенелые». Языковой распущенностью и рукоприкладством уже много лет он старался приспособить к этому образу жизни и меня – растворить меня в суете своих «по», своих идолов. Я сопротивлялась, хотя тогда еще не знала о том, что православие тоже осуждает образ жизни, который вел К.Б.Г. Лишь в 2007 году я прочитала у преподобного Иоанна Кронштадтского: «Чтобы не обсечь у души крылья, не ешь досыта, не спи досыта, трудись с усердием. Бегай такого образа жизни, чтобы жить только животными побуждениями и желаниями, чтобы спать да есть, да одеваться, прогуливаться, потом опять пить, есть и гулять. Такой образ жизни убивает, наконец, совершенно духовную жизнь человека, делая его земным и земляным существом» (там же, стр.332, 371, 388).
Тогда после операции по поводу грыжи, сделанной 2 мая 2000 года, мне было запрещено заниматься физическим трудом и носить тяжести в течение трех месяцев во избежание повторного образования грыжи не где-нибудь, а в позвонках. Поэтому большую часть лета 2000 года Б. пришлось одному заниматься в Семхозе садом, огородом и внуками. Присутствие детей и мое отстранение от дачных дел принуждало его существенно поступаться этими «по». Это обстоятельство Б. счел непозволительным посягательством на его миссию по «защите» интересов человечества, путь спасения которого, он был убежден в этом, был известен только ему одному. Он не читал Декарта, который еще в XVII веке советовал: «Лучше менять свои желания, чем порядок мира». Б. не хотел признавать того бесспорного факта, что не семейные обязанности, а именно эти его «по» не могли стать крыльями, чтобы парить в высоте его великих помыслов. Именно эти «по» давно уже стали тяжелыми камнями, осевшими папками с черновиками в огромном металлическом сундуке.
Прав был генетик Н.В. Тимофеев-Ресовский: «Те, кто лечится и отдыхает, настоящими работниками науки быть не могут». Интересны рассуждения этого биолога-генетика о раскаянии и покаянии. «Ваш ученик заслуживал бы сочувствия, но он не личность, он муравей. Для раскаяния надо, чтобы совесть совершила работу. Работа эта по плечу личности. Совесть – привилегия настоящего человека. А то, что многие не каются – это не пример. Это и есть муравьиное поведение. Муравей не личность, он всего лишь орган, а не организм. Он исполняет какую-то функцию, не более». Даже в своих студентах, на которых жаловались мои коллеги, я не видела «муравьев» – мои студенты всегда приносили мне свои извинения за свои проступки. И от Володи младшего я часто слышала: «Баба, больше не буду!». И действительно – он больше не повторял тех проступков, за которые просил прощения. Но не Б.! Все без исключения свои поступки и действия он считал правомерными и оправдывает их как свои «подвиги» по сей день.
Поначалу под воздействием психических атак на меня Б. какое-то время я сомневалась в том, правильно ли я поступаю? И поделилась своим сомнением с Надей. «У тебя есть свое мнение о себе? Вот и руководствуйся им и не обращай внимания на то, «что скажет Марья Алексеевна», - вразумляла она меня, намекая на «Горе от ума» А. Грибоедова. - Молчи, не реагируй». «Иное сноси, преходя молчанием, и смотри на то сквозь пальцы», - советовал преподобный Иоанн Кронштадтский. Однако и мое молчание раздражало Б.. Он стал считать мое молчаливую реакцию посягательством на его «высокие стремления». Изощряясь, он находил способ заставить меня реагировать на его оскорбления. Слишком поздно передо мной оказался мудрый совет того же Иоанна Кронштадтского: «На злого, гордого, заносчивого человека смотри как на ветер и не обижайся его злобою, гордостию, заносчивостию, но будь сам себе покоен». «Не малодушничай, не унывай, когда ненавидят тебя человеки за обличение путей их, но паче радуйся, помня слова Спасителя: блажени будете, егда возненавидятъ васъ человецы» (там же, стр.330, 295). Пришлось учиться и этому. Боже! С огромным трудом давалась мне эта наука. Не могу с уверенностью утверждать, что одолела ее, но кое-что поняла, постаралась усвоить и обрести некоторое успокоение. Сожалею лишь об одном – слишком поздно пришли ко мне эти познания. Вот что украла у нас советская власть.
Еще в 1994 году в букинистическом отделе книжного магазина на Арбате я случайно увидела книгу воспоминаний Питирима Александровича Сорокина 1992 года издания. Автор воспоминаний упоминал имена людей, о жизни и деятельности которых мне было известно по моим предыдущим поискам. Прочитав воспоминания П. Сорокина, я возобновила поиск и сбор документов, начатый мной в 1956 и прерванный по малодушию в 1991 году. Мой путь лежал в отдел Русского зарубежья ГПБ. Там я прочитала все о тех, кого осенью 1922 года на «философском пароходе» большевики отправили в вынужденную эмиграцию. Существенную помощь мне оказали тогда мои однокурсники: Юрий Емельянов и Елена Демидова (Макаревич). Юрий подарил мне подготовленный им каталог русских исторических журналов, издававшихся во Франции до революции и в первые годы после нее. Лена обратила мое внимание на пятитомное издание ГПБ «Незабытые могилы». С насчала 1990-х годов с группой своих сослуживцев по отделу Русского зарубежья ГПБ она участвовала в сборе документального материала, на основании которого был издан этот солидный фолиант. По этому изданию я проследила судьбу многих изгнанников и мучеников советской власти. Передо мной разверзлась бездна невыдуманных страданий очень значительных и менее значительных деятелей российской культуры, науки, искусства, религии, военного дела, экономики и даже российских граждан, волею судеб оказавшихся в эпицентре российской трагедии XX века. В течение 74 лет советской власти до конца своих дней они продолжали свое служение России далеко за ее пределами.
Свободное копирование
