13 марта в университет мне позвонил Володя большой и сообщил, что Надя родила сына. Я поехала на улицу 26 Бакинских комиссаров. Володя сидел за столом и в имениннике подбирал имя своему сыну. Остановился на Сереже. Этот малыш стал моим спасательным кругом. В апреле я вернулась в Липецк и приступила к исполнению обязанностей в своем институте и в пединституте, в котором опять возглавляла Государственную комиссию на выпускных экзаменах и на защите дипломов.
В мае Б. и наш сосед слева соорудили на площадке нашего этажа бункер, отделявший наши квартиры от остальных, вставили замок, и наша квартира оказалась надежно закрытой с наружи застекленной лоджией, а со стороны лифта – бункером. Стало спокойнее. Но во время дождей обнаружилась серьезная протечка с крыши. Я пригласила из ЖЭКа инженера. Пришел маленький человечек. «Что он может?» - подумала я. Он посмотрел на меня внимательно и сказал: «Я сделаю так, что вы навсегда забудете о протечке потолка». И он действительно сделал настоящий ремонт.
8 июля 1992 года мы сдали все документы на приватизацию этой квартиры. В тот же день, передавая с поездом в Москву ягоды и овощи, в сопроводительной записке я писала: «Володя! Все, что мы передаем, консервировать не надо. Это я сделаю здесь. Мне это проще сделать, чем Надюше. Как дед скажет, надо накапливать в организме витамины – год предстоит пережить нам не самый легкий. Я давно хотела переговорить с Вами, но с годами все больше ощущаю трудность в подборе точных слов. Все чаще сталкиваюсь с тем, что сказанное мной понимается иначе, чем то, что я хотела сказать. Дополнительные разъяснения вносят еще большую путаницу. В итоге – еще большая путаница и непонимание. Не обижайтесь на меня за вторжение в Вашу жизнь. Ни в коем случае я не хочу ущемлять Вашей самостоятельности. Все, что лично я делаю, я делаю из следующих соображений: из жалких потуг предупредить нарастание усталости, а от нее – раздражения у Надюши. Наша система такова, что из-за постоянной бытовой и какой угодно неустроенности всенепременно выводит своих сограждан на озверелость. Нужно иметь сильный характер и выдержку, чтобы противостоять этому.
К тому же мне очень хочется сохранить у этой девочки силы. Ведь всю жизнь не я для нее, а она служила мне опорой. Я только присматривалась и прислушивалась к ней и шла за ней и с ней. Она заблуждается, когда говорит о моей надежности. Я не обману, не сделаю гадости – это верно. Но надежной опорой для нее я уже не смогу быть – силы не те.
В этой связи еще одна мысль. Возьмите ее фотографии, когда ей было 7-8 месяцев и комплект первых фотографий, который Вы мне подарили во время нашего с Вами самого первого разговора на Старой площади. Что объединяет их? Детская открытость жизни, счастью. Если бы Вы знали, как я старалась все годы, пока она росла, чтобы створки души этой девочки, однажды открывшиеся мне, не захлопнулись. Я присматривалась в ее глаза и следовала движениям этой души. Были и нередко и капризы, и гневливость, и раздражение и все такое прочее. Но это было не главное. В главном она раскрывалась очень и очень редко и далеко не всем. И когда я увидела предложенные Вами ее пермские фотографии, мне стало все равно, кто был тот человек, который смог вызвать в ее глазах доверчивую открытость. «Всего и надо, что вглядеться – Боже мой!
Всего и надо, что внимательно вглядеться,
И не уйдешь, и никуда не деться
От этих глаз, от их внезапной глубины». (Юрий Левитанский).
Вы помните, кроме всего прочего, я Вам сказала тогда: «Вам надо жить». Не от меня, от Вас зависит, захлопнутся ли створки этой души, однажды так доверчиво Вам открывшейся. В передрягах быта мы часто не замечаем, как собственными руками захлопываем то, что когда-то приносило нам радость. Все, что я делаю, может быть, вызывая у Вас недовольство своим вмешательством, я делаю лишь с одной мыслью – пусть не захлопнутся створки этой души, пусть сохранится открытость ее глаз. Это источник моей жизни. Отсюда я черпаю интерес жить, неважно, в какой роли, читая лекции или стирая пеленки. Общение с Надюшей всегда доставляло мне радость. Она умеет радоваться самому незначительному проявлению жизни. Деньги, тряпки и все прочие затраты – чепуха по сравнению с тем, что говорили и говорят мне ее глаза. Вместе с Вами я готова сделать все, чтобы в ее глазах никогда не появилась озверелость стяжательницы. Я видела такие глаза и больше не хочу их видеть. Я очень не хочу, чтобы у Вас когда-нибудь появился повод сказать:
«Но вот глаза – они уходят невзначай,
Как некий мир, который так и не открыли,
Как некий Рим, который так и не открыли,
И не открыть уже, и в этом вся печаль» (Юрий Левитанский, тогда он воевал против войны в Чечне).
О возможном переезде. Подумайте и скажите. В этом и следующем году наш сад будет хорошим подспорьем, он поможет пережить немалые сложности. Живя рядом, я смогла бы больше помогать Надюше, пока она будет привыкать к своей новой и очень трудной роли – быть матерью. В принципе обмен квартирами Липецк-Москва возможен.
О моей поездке в Москву. Я могла бы приехать в июле, чтобы принять участие в крестинах. Это надо сделать. Я понимаю – густонаселенный район (квартира) всегда является источником раздражения. Мне не хотелось бы быть таким источником. Поэтому давайте договоримся, когда точно Вы собираетесь в Семхоз, когда точно мне подъехать. Напишите записку и передайте ее с Антониной Михайловной, которая отправляется из Москвы в понедельник. Билеты я беру на себя, мне это проще сделать туда и обратно, деньги у меня есть. На Ваши плечи ложится сейчас тяжелая ноша. Вы полагаете, что они выдержат все. Жизнь не обманешь. Я тоже пыталась ее перехитрить, полагая, что мои силы безграничны. Но, увы, свой предел я уже чувствую. Своим участием в Ваших делах я хочу, если сумею, отодвинуть этот предел как можно дальше, беря на себя посильные обязанности. Они не могут угнетать меня, пусть они не угнетают и не обижают Вас. Всего Вам самого доброго. 8 июля 1992 года».
Вот в эту отремонтированную квартиру на улице Шевченко в Липецке явился однажды Анатолий. Б. дома не было. Анатолий предложил нам с Б. размен: ему сюда на улицу Шевченко в уже благоустроенную квартиру, а нас с Б. – к Анне на квартиру по улице Желябова, которая как была в развалинах, так и оставалась в том же виде. «И сколько Вы собираетесь играть нашими жизнями?», - спросила я его. Он промолчал и во второй раз пришел в сопровождении тяжелого орудия – с сестрой. Татьяна Захаровна начала меня уговаривать пойти на такой обмен. Я тогда уже знала, что сделаю все, что в моих силах, - и эта квартира будет принадлежать Наде. «За свой выбор и за последствия своих поступков каждый должен нести ответственность сам», - ответила я сестре и брату Ширковым. И персонально Анатолию: «Чем Вы ответили на все, что я для Вас сделала? С меня довольно».
Свободное копирование
