Первого сентября Вова пошел в пятый класс. «Как у Володимира прошло 1 сентября? Как новые учителя?» - интересовалась Надя. Да, вместо одного учителя, Вове предстояло теперь привыкать ко многим учителям. В 1987 году в ряде регионов, в том числе и в Липецке, было восстановлено четырехлетнее обучение в начальной школе. В результате все учащиеся, окончившие начальную школу по трехлетней программе и переходившие на предметное обучение, оказались в пятых классах. Забегая вперед, отмечу: в Москве начальная школа продолжала работать по трехлетней программе еще несколько лет. Мои внуки Сережа (род. 1992 г.) и Катя (род. 1993 г.) в начальной школе учились по трехлетней программе.
Мой Володя оказался в пятом классе в возрасте 9 лет. В начальной школе он учился по трехгодичной программе. Очень подвижный, да еще на 2 года моложе своих одноклассников, он досаждал учителям, а одноклассники – ему, особенно «старался» Максим Семенов. Всех их я хорошо знала со второго класса, много и активно наблюдая за ними во время перемен. Став старше, дебоширы второго класса – мой Володя, Дима Горбунов и Алеша Воронов, - стали друзьями. Никак не складывались отношения у этих ребят с Вадимом Серебро и, особенно, с Максимом Семеновым. В последний раз профилактическую беседу с Максимом я проводила в седьмом классе. «Учись осознанно относиться к вспышкам своей агрессивности и управлять ими во избежание возможных неприятных для тебя последствий», - убеждала я его. Он расплакался, но на Володе больше не старался расслабиться.
Тесные контакты мне приходилось поддерживать и с каждым учителем, которые работали в этом классе до окончания восьмилетки. Учителей я просила выводить Володю из класса, если, как им казалось, он мешал им работать. «Нам не разрешают выводить учеников из класса. Вдруг с ним что-нибудь случится?» - возражали они мне. Мне удавалось убеждать их в том, что с моим внуком ничего не случится – он придет только домой. Вову выводили из класса, и нередко. Он всегда приходил домой, и мы с ним дома учили то, что он пропустил. Труднее ему давалась математика, по остальным же предметам он овладевал учебными программами нормально, а по русскому языку и литературе даже очень хорошо. Он писал интересные сочинения и стихи. Как-то послал он свои стихи Наде. 10 октября она писала уже из Перми: «Вовкины стихи – прелесть. Он выбрал сложную форму и очень удачно построил фразу. Молодец, Володимир, хорошо пишешь!».
Росла и Надюша. Работа в лаборатории Барминского, особенно в период командировки в Нальчике, пробудила у нее устойчивый интерес к ее профессии. «На работе интересно и есть неограниченные возможности для профессионального роста – надо взять у наших ребят как можно больше. Такой возможности учиться у меня больше не будет». 20-26 октября она была дома, у нас в Липецке. Нас посетил состоявшийся профессионал и интересная, развитая и развивающаяся личность. У нее и раньше было чему поучиться, теперь – тем более. Вот ее весьма любопытные размышления того 1987 года о том, как учить: «Как-то дед писал, что пытается «привить любовь» Володимиру к английскому. Надо сказать, дед, что твое пристрастие к вакцинации пользы не приносит. Любовь это все-таки не оспа и не полиомиелит. Тем более не обучай Володимира произношению. Ни ты, ни его учительница-мучительница кембриджского или оксвордского произношения ему не дадут, а переучиваться с русского на английский легче, чем с французско-нижегородского. И еще: если Анка чаще будет водить его поиграть на машину, было бы хорошо».
Володя уже проявлял интерес к машине, правда, пока только к пишущей машинке. И не просто щелкал по клавишам. Он отыскал в литературе соответствующее его настроению четверостишие, очень грамотно его перепечатал и вручил мне: «Мы с тобою всегда будем вместе!
Ты – мой самый надежный друг.
Я клянусь своим сердцем и честью:
Нет дороже людей вокруг!» Вот и храню я эти многочисленные пожелтевшие бумажки до сих пор – они помогают мне не терять интереса к жизни. Пока эти двое Надюша и Володя показывали мне тогда, как может проявляться искренняя любовь.
Свободное копирование
