В декабре Б. уехал в санаторий в Ессентуки, а меня отдел Редких книг ГПБ пригласил принять участие в сессии «Федоровские чтения» и предложил выступить с докладом. Сессии, посвященные истории книги, отдел Редких книг проводил ежегодно. «Читатель и книга: вчера, сегодня, завтра» - такова была тема сессии, в которой и я принимала участие. Открывал ее работу академик А.А. Сидоров. Семидесятилетний старик, он с трудом дошел до трибуны. С еще большим трудом ему далось его выступление. После него слово предоставили А.Н. Рубакину. Ему было 82 года, но я не решаюсь назвать его стариком. Перед нами выступал высокий, стройный, с густой копной седых волос на голове очень энергичный человек. Как он говорил по-русски! Такую русскую речь я слышала впервые и до сих пор не могу забыть. Он говорил свободно, но без театральной позы. Внимание аудитории Александр Николаевич удерживал чарующим звучанием литературного русского языка.
Два декабрьских дня в Москве были для меня праздником. Из Москвы я везла Надюше подарок от Валентины – ей удалось раздобыть пригласительный билет для Нади на Кремлевскую новогоднюю елку. Долго вспоминала она этот прекрасный праздник. Но, нет добра без худа, - гласит русская пословица. Так оно и было. В Липецке встретили меня черные будни - Анка сбежала с работы, на которую я ее устроила. Она посчитала ее слишком тяжелой. Круг ее общения расширялся, стирая все помыслы об учебе и каком-либо труде вообще, даже в семье. И новый год она встречала не с нами. Может быть, я действительно была извергом? Но мое жизненное кредо – труд, я считала верным средством спасения. Это кредо находило отклик у всех моих друзей. Великая труженица Нина не давала мне падать духом. С каждым праздником не забывали меня поздравить мои детдомовские друзья. Постоянно дарила подарки мне и моим дочерям Валя. Не забывали писать мне письма Яна, Людмила из Ленинграда, Евгения Федоровна Игнатович. Много друзей у меня было среди коллег по обоим институтам: политехническому и педагогическому. И там, и там меня уважали студенты, а некоторые и любили. Самыми дорогими, однако, для меня были и остаются поздравления моей Надюши. Душа этой девочки была для меня серьезной поддержкой. И Анины поздравления мне доставили бы радость. Но тот способ взаимоотношений с миром и с людьми, который, как и прежде, помогал мне выживать и творчески работать, она отвергала решительно и грубо. Я была убеждена в том, что избранная ею среда общения ведет ее к гибели. В каком потрясении она нуждалась, чтобы прозреть?
Я полагала тогда, что спасти Анюту можно было, если оторвать ее от той среды, в которую она неудержимо рвалась. Пришлось обратиться за помощью к Светлане Степановне Ермаковой, председателю нашего месткома. Через обком комсомола она оформила ей путевку на строительство в Набережные челны. До того дня, когда она уезжала, Анка почти не бывала дома. На перроне ее провожала большая толпа «друзей». К нам она подбежала лишь перед самым отходом поезда. От вокзала до дома мы с Б. шли пешком. Меня душили рыдания, я никак не могла остановиться. Б. не смог понять, почему я рыдаю, а мне было ясно: моя старшая дочь придет либо в тупик, либо к катастрофе, а я так и не смогла ее остановить.
По иронии судьбы, начиная с 1975 и до 1983, я возглавляла в институте Учебно-воспитательную комиссию. За эти годы я хорошо узнала весь коллектив института, приобрела в нем много друзей. В марте 1976 года министерство высшего и среднего специального образования проводило в Воронеже конференцию, посвященную проблеме воспитания вузовской молодежи. На этой конференции мне пришлось выступать с докладом и руководить секцией, ориентированной на решении проблем воспитания студентов в технических вузах. Каково было мне сознавать, что я не нахожу способов предупредить пагубные последствия желаний, увлечений и поступков моей старшей дочери? Всякий раз, когда перед моими глазами оказывается брошь с малахитовым камнем в серебряной оправе, которую тогда я приобрела в Воронеже, ко мне возвращаются тревоги далекого прошлого. Я отдала эту брошь Надюше. Сохранилась ли она у нее?
Свободное копирование
