Очень хорошо мне запомнились первые дни мая 1972 года. По поручению областноного общества «Знание» 4 мая мы с Леонидом Наумовичем Драбкиным ездили в Грязи читать лекции на промышленных предприятиях города. Жара стояла жуткая. Лекции мы прочитали. Слушатели благодарили нас. Но по возвращении из поездки я почувствовала себя очень плохо. В поликлинике констатировали обострение воспаления среднего уха слева. Консервативно это ухо лечили мне с пятилетнего возраста. В последнее время такое лечение уже не давало положительного результата. Операция была неизбежна. В середине мая меня положили в лор отделение областной больницы. Операцию делал выдающийся хирург Юрий Андреевич Устьянов.
Лежу я на высоком столе и уже второй час не издаю ни звука. Ассистент хирургу: «Юрий Андреевич, посмотрите в глаза больной!» - Посмотрев, Устьянов командует: «Дайте ей в зубы». – «Ничего себе, - думаю, - продолбили голову, теперь еще и в зубы». – Сестра наклоняется ко мне и закладывает между зубами марлевый тампон. После этого без напоминания Юрий Андреевич наклоняется ко мне, смотрит в глаза и требует: «Валя, дрель и протяни отсос». Меня подвергали казни страшнее египетской. Однако я молчала и только думала: всему бывает конец. И он, этот конец, все-таки настал. Через несколько дней с моей головы сняли повязку, и я решила помыть голову. Наверное, после этого мытья меня где-то продуло, хотя на улице была непереносимая жара. Меня перекосило - случился левосторонний порез лицевого нерва. Комплекс мер, предпринятых Юрием Андреевичем, вернул моему лицу прежнее выражение. Больше месяца потребовалось на мое послеоперационное лечение. При выписке я поинтересовалась у Юрия Андреевича, неизбежна ли подобная операция на моем правом ухе? Ответ был отрицательным. В последующие годы мне приходилось проверять мои уши в поликлиниках Москвы, Ленинграда, Киева, Минска, Липецка и всюду специалисты лор работу Ю.А. Устьянова называли ювелирной.
Из-за моей болезни девочки мои в то лето провели две смены в пионерском лагере: сначала в «Лесной республике», потом – в лагере «Свободный сокол». Для них это было настоящим наказанием, особенно для Нади. Это видно по их лицам на фотографиях. Но другого выхода у нас не было. За перенесенные ими страдания я организовала им поездку в Москву. Мы гостили у Валентины. Прошли по всем нашим памятным местам, девочки сфотографировались у фонтана «Золотой колос» на ВДНХ. Было интересно, но мы вынуждены были бежать из Москвы: город задыхался от дыма – горели леса и торфяные болота вокруг Москвы. Кроме этого, нам срочно нужно было быть в Липецке еще и потому, что нас там ждала Лена Гнатышева – старшая дочь Нины. Она приехала поступать в наш институт. Пока мы добирались до Липецка, убедились, что ситуация в центральных областях России везде одна – засуха. Возвращение в Липецк оказалось для нас безрадостным. Город охватила паника. В страхе перед голодом горожане смели с магазинных полок все съедобное. Разобрали старые-престарые консервы, все крупы, не было хлеба и даже соли. Где раздобыть? – стало главной проблемой. Девочек своих я кормила в институтской столовой.
В августе я опять работала в экзаменационной комиссии. Елена Георгиевна Гризодуб, председатель комиссии по русскому языку, показала мне сочинение моей Лены. Вдвоем с Еленой Георгиевной мы ломали голову над тем, как сделать это сочинение проходным. То же самое пришлось делать и на экзамене по математике – нужно было пропустить в студенческую среду девочку из глубокой российской провинции. Потом все пять лет вплоть до дипломного проекта по кафедре промышленного транспорта я следила за прохождением Леной учебного курса института. Эти пять лет в институте были для Лены заметным светлым пятном в ее жизни. Ради этого, я думаю, стоило постараться. Не всем же быть выдающимися инженерами, а она была очень старательным и исполнительным работником после того, как получила диплом об окончании нашего института и всегда с теплотой вспоминала годы, проведенные ею в Липецке. Думаю, эти воспоминания согревают ей жизнь и сейчас.