Мои пути по оазисам добра и правды - 26

Мои новые находки и приобретения

В середине мая 1947 года я свернула с временного отклонения и вернулась на основную магистраль своего жизненного пути. Это было первое осознанное и целенаправленное решение в моей жизни. Поезд, на котором я возвратилась в свой дом, пришел в Мары очень рано, часов в пять утра. Блуждая по вокзалу, я вошла в чайхану. Вдоль стен, поджав ноги, сидели  на кошмах мужчины-туркмены всех возрастов. Около каждого стоял большой чайник, пиала и стопка чуреков. Старый седой аксакал, сидевший в центре у противоположной к двери стены, поманил меня пальцем, чтобы я подошла к нему. «Садись, дочка, угощайся», - сказал он мне и попросил официанта, чтобы тот принес мне чайник с чаем, пиалу, чуреки и сладости. Я опять угодила в оазис добра и правды, в оазис доброты и искреннего участия. Тут же слагая, как это принято у туркмен, где бы они ни были и чем бы ни занимались, мужской хор пел песни о добре и правде. Я слушала их песнопение до 8 часов утра, потом пошла в гороно к Реджеповой Кариме Мухтаровне. Она выслушала мое повествование, дала мне записку и отправила в дом, который два года назад я покинула с радостью, с еще большей радостью возвращалась теперь назад. Тамара Александровна приняла меня приветливо. Через несколько дней она вызвала меня в свой кабинет и предложила прочитать письмо Ларисы Николаевны, в котором содержалось категорическое требование вернуть меня назад. «Поедешь?» - спросила она. «Нет. Если отправите силой – убегу», - ответила я.
Все мои сверстницы, с которыми я прошла через детские учреждения в Чарджоу, Байрам-Али, в Ашхабаде и Мары, - были на месте. Не было среди них только Мани Мамедовой. Куда ее дела Лариса Николаевна Левандовская? За время моего отсутствия признанным авторитетом среди мальчиков и девочек стала Аля Мамедова, самая старшая и внимательная ко всем воспитанница. Было немало новеньких, прибывших из репатриационных пунктов. Среди них евреи: молчаливая красавица Аня Хволис, братья Валерий и Эдуард Скляры с сестрой Марией. Мое возвращение домой Лида Миронова предложила мне запечатлеть на фотографии. Вот мы – две пятиклассницы.
Меня определили в группу, старостой в которой уже два года была Аня Хволис, а воспитательницей – Нина Петровна Дядя, в замужестве – Гнатышева. Она в центре, по правую руку около нее сидит Аня Хволис, рядом с Аней – счастливая Билль-Биль, к левому плечу Нины Петровны прислонилась Тамара Громова. Я стою позади Билль-Биль и Ани Хволис, на моем левом плече рука Кати Сорокиной – она прислонилась к Вале Куличковой. На обратной стороне фотографии рукой Нины Петровны написано: «Годы пройдут, но память о них, моих любимых питомцах, не померкнет». Она была учителем и воспитателем от Бога. Это я поняла очень скоро.
По своем возвращении в мае 1947 года я не застала в моем старом доме Веру Михайловну Батурину – она перешла работать в соседний детский дом № 19. Я часто ее посещала. Достойной заменой Вере Михайловне стало появление в нашем доме Нины Петровны Дядя (ударение на втором «я»), человека удивительно проницательной чуткости. Она прибыла на работу в наш детский дом в 1946 году по направлению после окончания Руднянского педагогического училища Сталинградской области. Ей шел тогда 21 год. Когда по утрам Нина Петровна шла на работу, встречать ее выходил весь состав воспитанников нашего детского дома. Она для каждого находила доброе слово, кому-то успевала погладить голову, пожать руку и даже угостить чем-нибудь. Нина Петровна была олицетворением деятельной всепоглощающей любви ко всем детям. Она любила каждого представителя нашего детского интернационала, независимо от того, как мы себя проявляли. От нее я восприняла терпимое отношение к малышам и к людям любого возраста вообще. Это был тот тип любви, о котором Эрих Фромм, всемирно известный психоаналитик, социолог и философ, в 1980-е годы напишет: «Любовь – это забота, ответственность, уважение и знание. Сущность любви – это труд ради роста и становления кого-то или чего-то. Любовь и труд не различны. Любовь не существует без ответственности». 45 лет Нина Петровна была моим ангелом-хранителем на этой земле. Благотворное влияние ее испытали на себе мои дочери и старший внук Володя. Благодарение Господу: такой подарок преподнес он мне при моем возвращении в детский дом в мае 1947 года.
Неравнодушная к судьбе своих любимых питомцев, как она называла нас, Нина Петровна первая обратила внимание на то, что я вернулась без каких-либо документов, которые могли бы подтвердить мое обучение в пятом классе и мое право учиться в шес-том. Она предложила мне в течение лета 1947 года усвоить учебную программу пятого класса и много занималась со мной. Но я успевала заниматься не только с Ниной Петровной. Первые уроки вдумчивого и заинтересованного чтения художественной литературы нам дала Вера Михайловна Батурина. Мы много читали. Я наверстывала упущенное.
С лета 1947 и до моего отъезда из Мары в июле 1950 года эту работу продолжала Галина Васильевна Кобзева. Под окнами правого крыла нашего здания стояли кровати старших воспитанниц, под окнами левого крыла – кровати старших мальчиков. Заинтересованная публика собиралась под окнами правого крыла – там было более тенистое место. Мы рассаживалась на кроватях около Галины Васильевны и часами слушали ее пересказы романов Дюма, Сабатини, Конан Дойля, Гюго, Майн Рида. С этих посиделок мы расходились с ватными ногами. Если Галина Васильевна работала во вторую смену, то организовывала для нас в актовом зале танцы под духовой оркестр. Вот он весь состав нашего оркестра в 1949 году с Владимиром Антоновичем в центре. Справа от него с басовой трубой Володя Сорокин. Единственная девочка в оркестре – Маня Скляр, на полу крайний справа ее брат – Эдик Скляр. Справа от Эдика Клычканов Абдул и Коля Давыдов. Мальчики по очереди оставляли свои трубы и учились танцевать. Не наступать на ноги партнеру, изящно держать корпус, голову и руки нас учила Галина Васильевна Кобзева.
Была еще одна забота, которой мы занимались в это лето регулярно – воевали с ордами клопов. Выносили кровати на солнечное место, пропекали их на солнце, а потом, взявшись за спинки кроватей с двух сторон, трясли их – густой слой злостных насекомых тут же сгорал на раскаленном песке. Наводили мы марафет и на своих головах – чистили волосы от уже мертвых гнид. Распределившись по двое, до конца проводили эту процедуру сначала над одной головой, потом чистили волосы своей напарницы. Нина Петровна помнила – мы были большими аккуратистами: стирали не только свое белье и платья, но и белье и рубашки мальчиков и отлично гладили их брюки. Утюги были железные. Наполняли их горячими углями, которые брали на кухне. Остывшие угли заменяли другими, горячими. Нелегкая была эта глажка, особенно перед большими праздниками.